Владимира Тарасова многие знают как джазового барабанщика, в прошлом — участника знаменитого «Ганелин — Тарасов — Чекасин — Трио». На Красноярской ярмарке книжной культуры поклонники открыли для себя музыканта в новой ипостаси. Вместе со своим другом поэтом Львом Рубинштейном он представил музыкально-литературную импровизацию «Ударное чтение» — диалог поэзии и барабанов.
И давно вы, Владимир Петрович, музицируете с поэтами?
Очень давно, еще с середины
С чего началось ваше собственное литературное творчество? В прошлом году вы уже вторую книгу издали...
Ну, какие это книги — так, записки, дневники. Книжку «Трио» я написал еще в
Алешковский, кажется, предлагал для вашей книжки и другое название?
Да, «По барабану». Приберегу для следующей. (Улыбается.) А «Там-там»« — истории обо всем, что происходило со мной до появления трио и после. Послевоенный Архангельск, в котором я родился, мой отъезд в Литву в конце
Когда вы восьмилетним пришли в детский оркестр при Дворце пионеров, уже знали, на чем хотите играть?
Только на барабанах! Родители пытались учить меня на фортепиано, но мне нравились барабаны, и ни на что другое я не соглашался. Сколько себя помню — лупасил на всем, что под руку попадало. Родители в итоге смирились с моим желанием. И вскоре я уже играл в оркестре.
Правда ли, что в
И в
Эпоха, показанная в фильме «Стиляги», совпадает по времени с периодом вашего взросления. Насколько правдиво она передана?
Сам фильм мне понравился, но он несколько эклектичен. Стиляги джазом не интересовались — они слушали рок-н-ролл, буги-вуги. И они действительно ходили с набриолиненными коками на голове, брюки узенькие-узенькие. А джаз слушали «штатники», и я к ним когда-то тоже принадлежал. У нас была своя мода — ботиночки с канвой, с узорчиком, рубашка идеально белая, штаны с манжетами, ярко и броско никто не одевался. А вот с продажей пластинок в подворотне эпизод точный — и в самом деле могли замести. Я это знаю достоверно, потому что именно в Архангельск, как и в другие портовые города, моряки привозили иностранные пластинки.
И что грозило человеку, если его ловили на перекупке такого диска?
Давали 15 суток как минимум. Большой штраф, обязательно сообщали на работу, выгоняли из комсомола, стыдили на собраниях — все так и было на самом деле.
Отношение к джазу в стране было противоречивым?
До той поры, пока комсомол не понял, что в джазе вреда нет. По крайней мере, молодежь, которая его слушала, не пьянствовала, не употребляла наркотики (хотя Архангельск был завален наркотой). В стране стали проходить многочисленные джазовые фестивали, но под жестким контролем комсомола. Первая пластинка нашего трио вышла в Польше, потом наша музыка стала звучать на «Голосе Америки», на Би-би-си. И лишь после этого нас начали выпускать на Запад. Но в советской манере — попытались сделать из нас матрешку вроде ансамбля «Березка». Посылали на всякие фестивали молодежи и студентов — мол, у нас в стране тоже есть свой джаз и авангард.
А вы действительно были авангардистами?
Да мы и слова-то такого тогда не знали! Просто чем отличалось наше трио — мы не попали под американское очарование, как многие наши коллеги. Может, потому, что основа у всех троих была классическая. Да, нам нравился американский джаз, но мы не пытались его копировать, а лишь использовали для того, чтобы разработать свой язык. Я и теперь считаю, что лучше иметь маленький, но оригинал, чем большую копию.
Один из участников вашего трио стал прототипом фильма «Такси-блюз», не так ли?
Володя Чекасин писал музыку к этому фильму, но я не уверен, что он был прототипом главного героя. Скорее там показан собирательный образ.
Кстати, а сами вы для кино музыку пишете?
Для документального. Один из них — посвящение Малевичу, его сняла Ольга Свиблова. А фильм DER TROMMLER немецкий режиссер Манфред Ваффендер снял обо мне.
С театром вы связаны более плотно?
Так получилось, что еще с детства — с 14 лет — играл в оркестре Архангельского драмтеатра. Причем в одном спектакле по пьесе местного драматурга музыканты выступали на сцене еще и как актеры. И я играл барабанщика-танкиста в парижском кафе. Это было просто поразительно. Я потом спросил драматурга: «А вы уверены, что советская армия оккупировала Париж?» (Смеется.)
В
Почему ушли?
Каждый должен заниматься своим делом. Я приобрел опыт работы в государственной структуре и понял, насколько это ужасно. Но счастлив, что удалось навести в этом театре хоть какой-то порядок. Отремонтировал здание — когда-то в нем располагалась опера, и по акустике оно лучшее в Вильнюсе. Закрепил здание за Русским театром на 99 лет. А самое главное — вместе с великим педагогом и режиссером Далей Тамулявичюте (именно она воспитала Някрошюса) мы открыли при театре курсы, куда набрали талантливых молодых ребят. Многие из них и сейчас работают в этом театре.
После развала СССР вы остались в Литве. Каково было проснуться в другой стране?
Вы знаете, для меня ничего не изменилось. Да, почти все мои друзья эмигрировали. Но мне в Литве всегда было очень комфортно. У меня замечательная студия с видом на озеро, там хорошо думать и творить. Я занимаюсь еще и визуальным искусством, и многие мои инсталляции связаны с водой. Наверное, потому, что я вырос в приморском городе и не могу без воды.
А когда ждать вашу следующую книгу, Владимир Петрович?
Насчет книги не знаю, а вот что-то вроде альбома вскоре собираюсь издать. Не каталог, а именно альбом — с какими-то визуальными вложениями, с музыкальными записями. Это издание планируется к моей персональной выставке в Москве.
Елена Коновалова, оригинал статьи в газете «Вечерний Красноярск» № 48 (289)
