Василий Павлович для меня - это не «Затоваренная бочкотара», не «Апельсины из Марокко» и уж конечно не «Вольтерьянцы и вольтерьянки». Это, прежде всего, роман «Ожог», присланный из Америки в фотокопиях и доверенный только на ночь (какую четырехсотстраничную книгу будут сейчас переснимать и переправлять с риском если не для жизни, то для репутации?), роман «Остров Крым», «Скажи изюм»...
Короче, мой Аксенов - это Аксенов семидесятых, восьмидесятых. Это расцвет Аксенова. Повести шестидесятых годов, которые напрочь снесли башню всему молодому поколению Союза, принесли Василию Павловичу заслуженную славу, почитание, кое-где и поклонение, да, эти повести хороши. Хороши невероятной свежестью, теплым чистым воздухом, той придурковатой наивностью, которой было заражено все послевоенное, «оттепельное» поколение.
А Аксенов семидесятых - уже запрещенный мастер. Изначально пишущий в стол, не для печати, по меньшей мере, в Союзе. Здесь он уже свободен от всех (многих) «поколенческих» наворотов, заблуждений, иллюзий. Он пишет, что хочет, как хочет и о чем хочет. Пишет, часто даже назло (а назло - тоже неплохо). И как человек становится рисковее, отчаяннее («Метрополь»). Ему нечего терять. Семидесятые годы - пик его писательского и человеческого существования.
Аксенов девяностых - здесь уже говорить особо не о чем. Это закат мастера («старого сочинителя» - как он сам себя называл).
Спасибо Василию Павловичу за то, что он был.
Антон Нечаев
