Режиссер Александр Огарев на последней «Вешалке» наделал шуму, вместо эскиза представив на суд публики фактически полноценный спектакль — «Метель» по пьесе Василия Сигарева, в свою очередь понятно кого перепевшего. Тогда все ликовали; прошло немного времени, вещица оказалась в репертуаре, и сразу стало ясно, что постановка-то исключительно фестивальная — то есть, красивая, остроумная, броская и исключительно на любителя.
Мизансценический рисунок спектакля по-своему удивителен. Действие происходит на репетиционной сцене ТЮЗа — в небольшом пустом помещении, где собственно сцены-то никакой нет вовсе. Зрители размещены на трехъярусном помосте вдоль одной из стен, отчего оставшееся игровое пространство напоминает длинный узкий коридор с вереницей оконных проемов. Артисты встраиваются в этот объем, образуя любопытный архитектурно-человеческий симбиоз с предметами обстановки; в ход идет все — стулья, диваны, подоконники, даже собственная обувь, с акробатических этюдов вокруг которой начинается спектакль.
Другие маркеры постановки — это нарочитая экспрессия и веселая непосредственность в образах. Артисты появляются в зале раньше зрителей и поначалу разыгрывают друг с другом незамысловатые сюжеты, занимаются какой-то чепухой и вполголоса как бы обсуждают заявившуюся на показ публику. Они не то чтобы играют персонажей «Метели», а скорее играют в них: преувеличенно эмоционально, с крупными жестами и комическими репризами. Заходится в благоговейном трепете Рассказчик (он, согласно последней театральной моде, двуедин — Александр Князь и Сергей Тисленко), надувает губки Машенька (Ольга Буянова), паясничает Володя (Виктор Буянов), страдает от эмоционального похмелья суровый Бурмин (Александр Дьяконов) и так далее.
Вся эта пластическо-гимнастическая эстетика позволяет смириться с чудовищно скучным по причине своей известности сюжетом, следить за развитием которого в какой-то момент будет неинтересно даже людям, которые ни Пушкина, ни Сигарева не читали. Очевидно, что для последнего актуализация классической истории стала, прежде всего, стилистическим экспериментом, позволяющим покуражиться над пушкинским стилем с его позолоченной элегантностью и тем самым обтрясти потрескавшуюся штукатурку с оригинального анекдота о фатуме и молоденьких девицах. Смыслов драматург тем самым не умножил, зато повеселился знатно, да и режиссера спровоцировал на долгое переливание вод из одного ведра в другое. Финальное пятнадцатиминутное, в двух сценах, объяснение Машеньки и Бурмина, когда суть приключившегося с ними казуса очевидна всем, кроме них самих, тягостно как ожидание солнца в Диксоне в разгар декабря.
В таких условиях остается лишь любоваться Буяновой, да проклинать винтажную молодежь за медлительность: выскочить замуж успели, а теперь вот развели, понимаете ли, прелюдии.
Евгений Мельников,
фото: www.ktyz.ru
