НГАТОиБ — под такой вот зубодробительной аббревиатурой неловко прячется самый большой в Евразии театр оперы и балета, который по паспорту еще и Новосибирский, и государственный, и академический. Не посетить это без преувеличения величественное сооружение преступно для любого сибиряка; в прошедшие выходные я снял грех с души и вволю погулял по его залам и коридорам с нешуточным риском заблудиться.
Здание театра, накрытое куполом из бесчисленного количества металлических чешуек, — это своего рода архитектурный памятник советского авангарда, сложный и по-хорошему затейливый. Возводилось оно еще в сталинские довоенные годы и первоначально вроде бы предназначалось для забав партийной номенклатуры, замаскированной под работников культуры и науки. Потом здесь, в частности, хранились эвакуированные шедевры Третьяковской галереи. Во второй половине сороковых здание достроили и передали театралам; в первой половине нулевых на удивление быстро и бережно отреставрировали (и тут я ни на что не намекаю).
Под слоями недавнего и, кажется, весьма качественного ремонта, если приглядеться, несложно различить следы советского прошлого — это и старенькие паркетные полы с красными половичками, и пошарпанные коридоры гримерок, и фанерные доски для объявлений за кулисами, и концертный зал, напоминающий помещение в каком-нибудь районном дворце культуры. Однако условный недостаток лоска здесь, во-первых, не повсеместен, и обычный зритель его даже не заметит, а, во-вторых, легко компенсируется общей грандиозностью — колонны, барочные мордашки под потолком, хрустальные люстры и очень редкое в отечественных культурных учреждениях ощущение одновременно и свободного пространства, и какого-то домашнего уюта — а также технической оснащенностью в части механизации сцены (которая, например, снаряжена даже акустическими «закрылками» и целым пакетом чудо-площадок).
Наиболее замечательны в конструкции театра, по моему мнению, три вещи. Во-первых, крыша с восхитительным видом оттуда на площадь Ленина, городскую мэрию и Красный проспект. Вылезти на неё, к сожалению, в субботний зимний обледенелый день не разрешили (зато разрешили летом вот этому хорошему человеку). Во-вторых, подвал. По слухам, театральные подземелья зарываются вниз на несколько этажей и плавно переходят в лабиринты всегородских новосибирских катакомб с непременными привидениями и склепами нереализовавших свои таланты артистов. В самом театре эту тему предпочитают обходить стороной, несомненно скрывая за поверхностным равнодушием благоговейный трепет перед жуткими тайнами глубин (жаждущие унылой прозы жизни могут с ней ознакомиться).
В-третьих, разумеется, это по-настоящему большая сцена театра. Чувства, которые охватывают тебя в тот момент, когда ты смотришь из её глубины (30 метров, между прочим, и еще столько же в высоту) в зрительный зал, в России принято выражать нецензурными словами, но лично мне ругаться совсем не хотелось (а вот если бы рядом не было пресс-секретаря, то я, быть может, в мальчишеском восторге и спел бы арию-другую). Это был скорее некий восторг провинциала, обнаружившего нечто столичное за углом родной «хрущевской» избушки: крохотные ложи-лодочки, ряды напоминающих кафедральные кресел в амфитеатре, античные скульптуры в окаймляющей зал верхней галерее — все это рождает желание купить всей семье абонемент на оперный сезон, и отсидеть его тут от звонка до звонка.
Вообще, основной зал театра рассчитан на одну тысячу семьсот шестьдесят два зрителя (без учета всяких журналистов-халявщиков на ступеньках и приставных стульчиках) — прописью эта цифра выглядит еще колоссальнее. Вроде бы для полуторамиллионного Новосибирска величина как раз подходящая, но в театре посетовали на то, что для полной его загрузки приходится работать не покладая рук. Исходя из этого неудивительны здешние проявления заботы по отношению к публике — скажем, после окончания спектакля зрителей из Академгородка домой отвозит специальный автобус (правда, уже упоминавшимся халявщикам с контрамарками туда хода нет).
Большие объемы сцены порождают и определенные трудности — скажем, солисты обязаны обладать чрезвычайно мощными и в высшей степени полетными голосами, чтобы преодолеть пространство сцены, оркестровую яму (которая здесь не столь глубока, как в Красноярске) и добраться до крайних рядов бельэтажа. Высоченный потолок эту задачу также усложняет, однако акустика непевческому мне показалась очень даже симпатичной; с этим, впрочем, не согласился один местный остроумный баритон, встреченный в театральном буфете (и долго рассуждавший о том, что в буфете красноярского оперного цены куда ниже).
Театр, так же, как Мариинка или Екатеринбургская опера, находится на федеральном балансе. Это, конечно, совсем другой уровень финансирования, но вместе с тем и вполне конкретные обязательства — скажем, необходимость ставить строго определенное количество русских и зарубежных спектаклей в строго определенной пропорции. Сейчас в текущем репертуаре театра примерно три с половиной десятка постановок (любопытно, что билеты на балетные спектакли в среднем стоят вдвое выше, чем на оперные). Также интересным представляется то, что в Новосибирской опере нет главного режиссера — здесь работают только с приглашенными мэтрами. Руководит театром Борис Мездрич, балетом — мариинец Игорь Зеленский, должность главного дирижера занимает молодой латышский талант Айнарс Рубикис; всего же в НГАТОиБ работает около полутора тысяч человек, и примерно половина из них — это труппа. Я украдкой осведомился о том, не приходится ли на новогодние корпоративы снимать для такого количества творческих людей стадион и, кажется, задел какие-то струнки в душе собеседницы, которая с сожалением признала, что подобное времяпрепровождение у них в театре не практикуется. Другая струнка с неприятным звуком (особенно на фоне триумфа земляков) — это, конечно, то, что Новосибирский оперный в этом году не получил номинаций на главную театральную премию страны.
К слову, логичной креатурой для выдвижения на «Маску» казалась одна из наиболее громких премьер этого года в Сибири, а также, по совместительству, самый дорогой спектакль, который когда-либо ставили в НГАТОиБ — опера Шарля Гуно «Фауст» питерского режиссера Игоря Селина. О ней расскажу в следующий раз.
Евгений Мельников
Фото Марии Руссковой
