Также писатель рассказал, что поработать в соавторстве он мечтал бы с Терри Пратчеттом и Анджеем Сапковским, но не с Джорджем Мартином («слишком уж он любит убивать своих героев!»), а большой роман на одном вдохновении не напишешь — нужно много кофе и натренированный «второй самый важный» после головы писательский орган. О нехватке крупных имен, о популярности дурацких книжек и о том, как отечественная фантастика отстаивала российский менталитет в смутные «девяностые», мы с ним поговорили уже кулуарно.
Вы когда бываете в регионах, заглядываете в книжные магазины? Не показалось ли, что полки с фантастикой обеднели по сравнению с «нулевыми»?
По-моему, ассортимент не столько упал, сколько стал однообразнее. Раньше фантастика пыталась отрабатывать разные темы, а теперь идет волнами: прошла волна про «попаданцев» (героев, попавших в прошлое или в другую реальность), потом — по литРПГ, потом — по вселенной «Сталкера», и всё это книги совершенно стандартные, хоть и написанные разными авторами.
Тут и читатель «помог»: например, появились те, кто с удовольствием читают описания примерно такого плана: «Я подумал, что если я двое суток буду качать у себя перк „меткость“, то показатель критического удара у меня повысится на пять сотых процента, что очень неплохо».
Так огромные тома написаны! Я не иронизирую — хорошо, если люди читают хотя бы что-то. Но эти книги на особую субкультуру рассчитаны: на тех, кто пришел к фантастике из компьютерных игр.
Вы и сами, насколько я знаю, поигрываете иногда в компьютерные игрушки. Есть же среди них культовые, которые по своей литературной составляющей не уступят любому опусу из «золотого» фонда мировой фантастики. Отчего же не рождается сейчас таких шедевров среди тонн игроманской макулатуры?
Видите ли, хорошие и небросовые книги вообще редкость. Есть такая «теорема» американского писателя Теодора Старджона, которая гласит, что девяносто процентов любого явления — мусор. К фантастике это тоже относится. Но среди неё попадаются просто любопытные вещи: не то чтобы высокая литература, но крепкое, увлекательное чтение для определенного круга людей. Почему нет, пусть будут и такие вещи. Опять же какой-то парень, который никогда не брал в руки книгу, начнет с литРПГ и до Азимова или Достоевского дорастет.
Вот вы Старджона вспомнили, Азимова. Легко можно ещё с полтора десятка фамилий назвать из той эпохи, зато с нашими современниками сложнее. Это только кажется, что сейчас нет крупных имен?
В общем, да, есть такая проблема. Она связана, наверное, и с кризисом фантастики, и с кризисом всей книжной индустрии. Был период, когда гремело много ярких имен — Андрей Лазарчук, Михаил Успенский, Александр Бушков — называю только красноярцев-фантастов. А потом кто-то ушел в написание проектных книг, сценариев. Кто-то не смог адаптироваться к новым условиям. Появился вал авторов плохих и средних, но фигур действительно очень-очень мало. Последним прорывным именем был Леонид Каганов, московский автор, работающий в основном в короткой форме. А после него я никого и назвать не могу.
Получается, и пикироваться больше не с кем? Я помню, что в своих знаменитых «Звезды — холодные игрушки» вы знатно прошлись по братьям Стругацким, в «Рыцаре Сорока островов» полемизировали с Владиславом Крапивиным...
Сейчас по большому счету жизнь такая сложная и любопытная, что полемизировать хочется с ней. А с авторами, да, спорить практически не хочется.
Нет фигуры равной Стругацким, которых, любя и уважая, хотелось где-то оспорить, где-то и продолжить. Или Крапивина, мощнейшего детского автора и фантаста.
С другой стороны, я уже встречал книги, где со мной полемизируют, так что кто-нибудь другой скажет: как это не с кем? Я вот Лукьяненко в последней книжке в пух и прах разбил!
Сами-то не хотели уйти в другую стилистику?
Ну, стили-то я меняю довольно часто. Другое дело, что я всегда пишу фантастику. Знаете, несколько раз порывался, но обнаруживал, что мне это скучно. Фантастика — очень хороший, мощный художественный прием, который позволяет конструировать любые миры, любые ситуации. Представьте фотографа, который привык снимать на цветную пленку и вдруг услышал: «А ну-ка переходи на черно-белую!». Да, черно-белая фотография — особый вид искусства, но человеку, который привык работать в цвете, будет чего-то не хватать. Вот так и мне, если нет фантастического элемента, каких-то цветов не хватает.
Давайте о темах поговорим, которые сейчас актуальны. Вот, например, космические мотивы в кинематографе опять в трендах. А книжной космической фантастики как-то и не очень много.
У нас её в свое время было так много, что читателя просто перекормили. Потом популярность набрал элемент эскапизма, бегства в выдуманные миры, а здесь фэнтези, конечно, вне конкуренции. А вообще, по большому счету, здесь нужен какой-то прорыв со стороны реальности, со стороны науки.
Если люди всерьез снова займутся космосом, то литература, которая всегда следует за жизнью, начнет все это отражать. Какой был взлет фантастики на заре космической эры!
Конец 50-х годов, еще даже спутник не полетел, но люди уже жили в ожидании неминуемого покорения космоса — и пошло огромное количество фантастических книг. А потом вдруг оказалось, что и на Луну перестали летать, и на Марс никто не собирается. Все превратилось в какую-то будничную рутину, совсем уж далеко и неинтересно как для читателя, как и для писателя.
Ваш коллега по цеху Борис Акунин, который придерживается либеральных взглядов, сейчас активно пишет альтернативную историю России. На фоне бурных геополитических событий, вероятно, очень востребованный жанр...
Мне кажется, что пироги должен тачать пирожник, а сапоги печь сапожник. Профессиональные историки книгу Акунина не приняли, уличают во множестве ошибок и натяжек. Есть такое выражение: все, что там ново — неправильно, а все что правильно — не ново. Он выполнил большую популяризаторскую миссию, но, по сути, просто породил другую мифологию взамен имевшейся. Я не настолько профессионально знаю историю, чтобы с ней работать. Это было бы немножко самонадеянно.
Зато, вероятно, это могло быть своего рода гражданским актом, разве нет? В «живом журнале» вы эмоционально так реагируете так на премьеру второй части «Мстителей». Пишете, что это своего рода пропаганда...
Мне так кажется, да. Был период, когда русские злодеи ушли практически из западного фантастического кино. Сейчас они возвращаются, причем в карикатурном виде. И возвращается такая пропаганда американского не то чтобы образа жизни, но скорее права решать всё и за всех. Я с большим уважением отношусь ко всему этому комплексу книг, комиксов и фильмов о супергероях, но, по сути, все они отстаивают одну-единственную идею — США вправе решать все проблемы в мире: это их долг, святая обязанность, бремя белого человека. Я считаю, что это не совсем хорошо, и тем более не хорошо, когда эту миссию так активно начинает заливать всем в уши.
Современная беллетристика обладает потрясающим радиусом поражения. Может она стать, грубо говоря, инструментом для контрпропаганды? Не то чтобы противодействовать, но формировать какую-то иную линию поведения для читателей?
Фантастика последние двадцать лет в принципе защищала Россию. Отстаивала какую-то нашу точку зрения на важные события, наш менталитет. В отличие от большой литературы, потому что большая литература как-то быстро сдалась, капитулировала и погрузилась в описание ужасов постсоветского бытия. Основной ее лозунг сводился к тому, что все плохо и будет еще хуже. А фантастика старалась доказывать, что все будет хорошо, что мы великая страна и великий народ, мы пробьемся и победим. Она несла идеологию позитивную, добрую в массы. Сейчас это тоже есть.
Конечно, некоторое количество авторов принципиально устраняются от сиюминутности. Я так в своем «Шестом дозоре» поступил, хотя было очень сильное желание где-то отразить какие-то события, в том числе украинские. Но — наступил на горло и эту песню задавил.
А есть книги, которые являются активно формирующими какую-то позицию. Даже эти дурацкие книжки про десантников, которые попадают в 1941 год и научают товарища Сталина, как надо воевать и побеждать.
Изменился ли как-то герой фантастического произведения за последние лет десять-двадцать?
Мне кажется, что он стал немножко легче. Во всех смыслах. С одной стороны, он стал менее глубок, менее серьезен. С другой стороны, он стал меньше заниматься рефлексией, самокопанием, самоуничижением. По сути, это отражение какого-то пути, который страна проходит. Ведь все девяностые годы мы были заняты тем, что убеждали самих себя в том, как у нас все ужасно и как мы неправильно живем. Я с любопытством смотрю, как будут проявляться в отечественной фантастике события последних полутора лет, потому что всё это, несомненно, какое-то отражение даст.