«Разрушим всё на всякий случай»: страшное и смешное из жизни Красноярска 20-х годов

Двадцатые годы — время увлечённого строительства нового общества — равного, чистого (политически) и свободного от «пережитков». Искания шли на всех уровнях — от общегосударственного до глубоко частного.

В начале 20-х широко обсуждалось, допустимо ли устраивать крестины по поводу рождения ребёнка. Сам религиозный характер этого праздника и распитие алкоголя порицались однозначно, но отказаться от него совсем пока было невозможно. Шёл поиск альтернативной формы и нового названия: в числе вариантов были «красные крестины» (они как раз на фото), «октябрины», «день наименования» и прочие неуклюжести, ни одно из которых не прижилось.

Фото: РИА Новости

Одним из первых своих декретов советская власть разрешила гражданам свободно менять «фамилии и прозвища» — в дореволюционную эпоху сделать это было очень сложно. Желающие должны были подать объявление в местную газету. В приведённом случае от устаревшей фамилии решил избавиться некий гражданин Романов, прибывший в Красноярск из Ленинграда.

К борьбе с проституцией как с «тяжёлым наследием царского режима» планировалось подойти с экономическими инструментами: открывать прачечные, швейные мастерские, где женщины могли бы зарабатывать на жизнь. К сожалению, в Красноярске «отсутствие средств помешало развитию этих мероприятий», констатировал «Красраб» в декабре 1923 года.

Важная часть дискурса о «новом быте» первых лет советской власти — это так называемый «женский вопрос», который исследователи называют «эмансипацией сверху». Нужно было донести до женщин идею об их равноправии с мужчиной. «В советской стране темная рабыня стала творцом новой жизни», — убеждал «Красноярский рабочий» в праздничном номере от 8 марта 1925 года.

Социальное страхование материнства — ещё одна передовая идея советских лет. К 1925 году в Красноярске открылся дом матери и ребенка — своего рода приют для подкидышей и одиноких мам. Одновременно обращалось внимание на охрану женского труда, появились небольшие декретные отпуска.

Советская власть первой в мире легализовала аборт — это произошло в 1920 году. К 1928 году в красноярском роддоме для «абортирующих» было предусмотрено всего четыре места. Между тем, число родов лишь немного превышало количество абортов — 96 против 86 за январь 1928 года. По газетным данным, в отдельные годы абортов в Красноярске проводилось больше, чем родов. В 1936 году прерывание беременности было вновь запрещено.

В 1920-е годы в СССР стали популяризировать практику кремации. Она преподносилась как прогрессивная и практичная, противостоящая религиозным предрассудкам. В этой статье из «Красноярского рабочего» (1927 год) автор отмечает, что «этот благодарный способ погребения не вводится в массовом порядке по всему СССР» исключительно потому, что «против кремации встает религия, попы и верующие».

Карикатуры на «социальных врагов» в «Красрабе» 1924 года. Среди прочих — подзабытый термин «совбур» («советская буржуазия»), непривычный вариант «нэпач», совсем архаичные «салопницы» («То ли дело раньше была газета — не только окорок, а целую свинью завернуть можно было», — говорит такая героиня).

«Ударим карнавалом по религии!»

Пожалуй, наиболее резко показательный разрыв с прошлым выразился в антирелигиозной кампании. В 1922 году, во время борьбы с голодом в Поволжье, начинается масштабная кампания по изъятию церковных ценностей. Весной 1922 года из церквей Красноярского края вывезли свыше 75 пудов одного только серебра (это более 1,2 тонны).

В мае в «Красноярском рабочем» появилась статья на эту тему. Её автор насмешливо описывал протесты настоятеля Благовещенской церкви отца Орфеева, отмечая, что его поведение граничило с «определенной недоброжелательностью к членам комиссии»: «На пол храма иконы ставить нельзя — это оскорбляет его религиозное чувство, снять с чтимой иконы ризу — это также оскорбляет его религиозные чувства, и потому за ризой оказалось несколько фунтов паутины и всякого мусора, который удалять со „святыни“ пришлось грешным членам комиссии».

Красноармейцы выносят иконы и церковную утварь из Симонова монастыря в Москве, 1923 год. За 1922–1923 годы, пока шла кампания, в стране было зафиксировано около 1500 актов сопротивления, за которыми последовал 231 судебный процесс.

Фото: russiainphoto.ru

Вывоз ценностей из Воскресенского собора в Красноярске, 1924 год.

Фото из фондов Красноярского краеведческого музея

Изъятие церковных ценностей, 1920-е годы.

Фото: Центральный государственный архив кинофотофонодокументов Санкт-Петербурга

Одновременно государство взяло курс на антирелигиозную пропаганду и «воинствующий атеизм». В газетах 20-х всплески подобной риторики приходятся на праздники — Рождество, Пасху. Появились новые формы их «отмечать» — такие как «антирождественское письмо» в деревню, например.

Публичное сжигание икон организацией «Общество безбожников» в Подольске, конец 20-х.

Фото: russiainphoto.ru

Существовала и такая форма «антипраздника», как «антирелигиозный костюмированный карнавал». В конце 1929 года он состоялся на катке красноярского окружного совета профсоюзов.

1929 год стал вехой в борьбе советского государства с религией. В самом начале года был принят циркуляр «О мерах по усилению антирелигиозной работы», который приравнивал борьбу с религией к классово-политической. Именем «рабочих города Красноярска» власть потребовала «закрыть все церкви города, снять колокола и отдать их на хозяйственные нужды страны».

Ещё одно карнавальное шествие 1929 года — только уже по поводу Пасхи: «Явка обязательна и без опоздания».

Главный колокол Воскресенского собора в Красноярске был сброшен 17 января 1931 года. Сам собор был разрушен позднее, в 1960-х годах.

Из фондов Красноярского краеведческого музея

«Человек, который подвёл всех»

Как известно, годы нэпа не помогли государству сформировать новую экономику и даже к показателям старой, дореволюционной не приблизили. Каждый год остро стоял вопрос о снабжении городов. Урожаи были самыми низкими в Европе, и во многом из-за нехватки лошадей и пахотных орудий — свидетельств архаизации сельскохозяйственного производства. Дефицит промышленных товаров и низкие закупочные цены делали для крестьян невыгодной продажу зерна государству. Всё это вызвало к жизни насильственную коллективизацию, инструментом для которой стало усиление политической диктатуры.

Фотография Аркадия Шишкина «Мы за колхоз». 1929 год.

Фото: russiainphoto.ru

Псевдорассказ красноярского рабочего тов. Белова о встрече со Сталиным — явно придуманный по канону, но тем и характерный: «Сталин поразил нас простотой своей одежды», «с внешнего вида был похож на простого рабочего», «курил из простой трубки махорку». «Нас принял радушно, внимательно выслушал наши просьбы и тут же записывал». Сообщается, что рабочие, в частности, попросили Сталина об открытии в Красноярске университета. Январь 1928 года.

С марта 1928 года газеты страны стали писать о «Шахтинском деле» — выдуманном заговоре 53 руководителей и работников угольной отрасли СССР, в основном представителей дореволюционной интеллигенции. Этот процесс стал вехой в политической истории страны, отметившей переход к массовым репрессиям по обвинениям в хозяйственном вредительстве.

Газеты начали формировать миф о стихийном росте колхозов, март 1928 года.

Еще одной их задачей было разжигание жгучей классовой ненависти к «внутренним врагам» — например, к кулакам. Печально знаменитая 58-я статья, с которой предлагается «познакомить» крестьян — это контрреволюционная деятельность.

Вот он, «кулак Петров», который якобы избил сотрудника, проводившего коллективизацию. Это показательное дело в январе 1929 года широко обсуждалось в красноярской прессе. Ему и его сыну приписали варку самогона, «эксплуатацию» бедняков и приговорили обоих к тюремным срокам.

«Человек, который подвел всех воронинцев», «злой гений Воронино», «хитрый мужик», «каратель» — газеты не скупились на эпитеты для тех, на кого списывали неудачи коллективизации.

Возьмем и эту вырезку — ради красивого заголовка. Что символизировал для тогдашнего читателя гармонист в хромовых сапогах, можно только гадать.

Сгущение политической атмосферы отражалось и на жизни городов. Любопытный образец покаянного письма о неуплате членских взносов от жены пайщика красноярского кооператива «Самодеятельность», которой «не хотелось постоять немного в очереди». Март 1928 года.

Безжалостная заметка «Волчонок в овечьей шкуре» о студентке медицинского техникума и ее отце, бывшем владельце мельницы, который с началом коллективизации продал все и уехал в город, «чтобы среди городского шума скрыть свое прошлое, дать ход дочери». Но этого недостаточно: девушка «не может иметь другой души, кроме кулацкой». «Насколько далеко заходит изворотливость кулака и насколько слепы иногда бывают городские ячейки комсомола», — удивлялся «Красноярский рабочий» в марте 1929 года.

«Классовая чистка» дошла и до классиков. Примечательно, что поиски ответа на вопрос, контрреволюционен ли Лев Толстой, заканчиваются простым выводом: «Рабочие Толстого просто не читают».

Полеты на Луну, роботы и драка за пряники

При всех этих ужасах газеты 20-х примечательны своей пестротой и непосредственностью — им ещё так далеко до непробиваемого лака «развитого социализма». В них то и дело прорывается живая жизнь в своей странности и парадоксальности.

Среди злачных мест Красноярска в 20-е выделялось кафе-столовая «Золотой рог» — оно одно работало после 10 часов вечера. «Если вам нужно поужинать или отдохнуть за стаканом чаю, то вы вынуждены идти в „Золотой рог“. Вы наткнетесь на пьяные скандалы, на проституток, вы рискуете тем, что вам раскроят голову бутылкой», — так в 1928 году описывал местные обычаи посетитель, справедливо вопрошая: «Чем не кабак „доброго“ старого времени?»

Красноярская артель «Энергия» (ныне это фабрика «Краскон») в 1929 году оскандалилась: старший мастер хлебного цеха избил работницу — «за то, что она не хотела молчать и скрывать его кражу сушек и пряников», сообщил в газету рабкор под псевдонимом «Начинка». По его словам, «издевательства над работницами» в «Энергии» были обычным делом.

Киноафиша по своему настроению тоже порой совершенно идентична дореволюционной. В городе с успехом шли зарубежные фильмы: в 1926 году, например, красноярцам показывали «небывалый трюковый американский шедевр „Знак Зорро“ с участием лучшего в мире артиста Дугласа Фербенкс». «Несмотря на колоссальную стоимость картины цены на места нормальные», — подчеркивает реклама.

В 1927 году в городе состоялся показ первой «фильмы» о Красноярске. Упомянутое в заметке ОДСК («Общество друзей советского кино») было создано в 1925 году в том числе для поддержки местного кинолюбительства. В каждом крупном населенном пункте открывались кинокружки, которым выделяли пленку и аппаратуру, помогали организовывать экспедиции. Похоже, что таким образом появился и фильм «Красноярск».

Старейший в Красноярске кинотеатр (ныне «Дом кино», а до революции «Патеграф») под именем «Арс» (то есть «искусство» на латыни) работал с 1917 по 1932 год.

В августе 1926 года Красноярск посетила с гастролями труппа Айседоры Дункан — сама знаменитая танцовщица выступала со вступительным словом, на сцене же солировала её приёмная дочь Ирма. Программа была традиционной: танцы под классическую музыку и «иллюстрация в движении песен революции».

В 1926 году в городе побывал «знаменитый калькулятор» Роман Семенович Арраго — эстрадный артист, обладавший уникальным умением производить в уме сложные математические вычисления. Он с успехом работал на сцене с 1908 года до своей смерти в 1949-м. В Красноярске его выступления состоялись в том же «Арсе».

За фасадом строителя коммунизма ещё живо проглядывает весёлый, страдающий, ищущий простых («буржуазных») радостей человек.

Подлинный шедевр развлекательной программы 1929 года: общедоступные лекции «Возможны ли полеты на Луну» — «в связи с предстоящими опытными полетами в 1929-30 г.». Лекции читал «конструктор межпланетного аппарата ракеты и непосредственный участник предстоящих опытных полетов А.Я. Федоров». Примечательно, что происходило все это в цирке, а потому «взявшие билеты на лекцию имеют право бесплатного осмотра зверинца».

Еще одно интересное событие — открытая выставка работ заключенных изолятора. Подследственные представили около 200 экспонатов — в том числе вылепленных из хлеба и связанных из конского волоса. Там также были сапоги, шахматы, столы и печи, и что-то из этого можно было купить.

Так в 1924 году видели «солдата будущего» — «бронированный солдат-автомат, управляемый по радио» (слова «робот» ещё не существовало).

Другое незабываемое историческое лицо заполнило передовицы газет в конце января 1924 года.

Уже в октябре 1924-го в Красноярске принялись возводить памятник Ленину — и он до сих пор стоит на проспекте «Красноярский рабочий» между домами № 74а и № 72а. Обратите внимание на не менее историческую заметку вверху — о возвращении из норильской экспедиции геолога Урванцева, «открывшего платиновые залежи близ Дудинки».

Один из вечных криминальных сюжетов с дерзким началом и горьким концом. Такая история могла появиться в газетах и сегодня, но случилась весной 1928 года.

В заключение предлагаем вам ребусы и шарады из 1923 года (ответов мы не знаем!).

При взгляде из исторического далека двадцатые годы представляются порой некой стабилизации, затишья, едва ли не свободы. Да, тогда всё ещё могли сосуществовать люди и явления «бывшей» и новой эпох, как в произведениях Булгакова, Платонова, Ильфа и Петрова. Но именно в той «тиши» выросла и окрепла страшная сила, сумевшая целиком подчинить себе судьбы сотен миллионов людей.

Интернет-газета Newslab.ru