Еще полгода назад употребление самого слова «кризис» было нежелательно. По крайней мере, в речах официальных. Это в мире кризис. А у нас временные перебои и колебания между стратегией-2020 и стратегией-2030. Сейчас «кризис» — общее место в речах. Но может быть, мы опять льстим себе?
Бывают вещи похлеще кризиса, перед ними кризис звучит как комплимент. Вот политолог Сергей Кургинян, год назад говоривший как раз о кризисе, ныне предложил считать происходящее катастрофой. Не в эмоциональном смысле этого слова, а сугубо в научном. Ну, так, как это прописано в теории катастроф. Не надо пугаться слова. Это не «ужас, ужас, ужас», это, если брать теорию, такая ситуация, когда порваны привычные пропорции между воздействием на систему и реакцией системы. Малейшее колебание извне может вызвать обвал или переход в иное состояние, а значительное воздействие — ничего не вызвать.
Это сложная ситуация, в простом смысле — работать сложно. Неясно, что будет. Ты собачку слегка потрогал — она тебя до полусмерти закусала. Ты ей двинул со всей своей дури — тявкнула, уползла, и стала больше тебя ценить. Не работают привычные алгоритмы. Человеку заносили взяток на 300 тысяч долларов в месяц, стали заносить на 200 — он обиделся и затаил зло на правительство, став из тайного коррупционера явным оппозиционером. Стали заносить не 300, а 30 — вдруг стал думать о благе Отечества. Поэтому так сложно делать прогнозы. В катастрофической ситуации все решают мелочи — так, в ситуации октября 1917 года все могло решить наличие в Петрограде пары преданных дивизий (мы, правда, еще не в этой стадии — поздравим себя с этим).
В такой ситуации практически не бывает «трендов». Ну, такой линейной экстраполяции, чтобы она работала хотя бы пару грядущих лет. Прогнозировать можно только самые общие вещи. Давайте попытаемся о двух таких предельно общих вещах. Как у нас изменится занятость людская, куда сдрейфует? И зарплаты — чем они должны стать?
Ближе к земле
Сначала — зарисовка. Уж больно образцово-показательная история.
«Это почти забытое слово „коммуна“ для них теперь, как спасательный круг. Каждый вечер в пельменной члены ассоциации уволенных офисных работников обсуждают, как будет выглядеть их поселение. От кризиса бывшие белые воротнички хотят спрятаться в прямом смысле — в деревне. Уже и место присмотрели — в Ленинградской области. Выделить 150 гектаров земли неподалеку от поселка имени Морозова члены ассоциации попросили губернатора Ленинградской области. Оплатить готовы тем, что вырастят сами».
Еще цитата, ну, чтобы контекст обрисовать. От какой жизни возникают «коммуны» в Российской Федерации 21 века. «О том, что Максим Виноградов жил в элитном доме в центре Петербурга, сейчас напоминает лишь старая печать в паспорте. Из-за кризиса бизнес Максима развалился. Шикарные апартаменты пришлось отдать за долги. Теперь семья бывшего бизнесмена переехала в коммуналку. На 15 квадратных метрах ютятся вчетвером».
И третий фрагмент, просто цифирь, как-то ее уже приводил. На фоне общего спада в феврале показан следующий рост (к февралю 2008 года): мясо — 109,4%, мука — 110,4%, крупы — 140,4%. Рядом хорошо бы общую цифру по пустующим в РФ ныне бизнес-площадям. Если брать новенькие бизнес-центры особенно. Общей цифры нет, но где-то пустует 20% площади, а где-то уже 80%.
Не к тому, что весь офисный планктон сошлется в деревню на перековку. И не весь, и не в деревню, и не планктон. Просто это ярчайший пример некоей общей логики. Которая сводима к тому, что в России перестают разбрасывать деньги с вертолета всем, якобы стоящим в «постиндустриальной позиции». Кому-то продолжат. Но вообще-то с салонами красоты, дизайнерскими бюро, бутиками, телеканалами, журналами, платными экспертами в РФ был перебор. Когда город Казань по торговым площадям догнал город Лондон, то это все-таки скорее такой предмет удивления, чем национальной гордости. Так не бывает. А вот сейчас будет так, как бывает.
Уравнение с неизвестным
Деньги будут не кидать с вертолетов, а, скорее, выдавать из танков. По предъявлению некоего удостоверения. Или в обмен на неотменимое жизненное благо. Ведро картошки, например. Ведро солярки. Ведро самогонки. И народ постепенно потянется — кто за денежной ксивой, кто картошку копать.
Вопрос — что будет при том с зарплатами? Российский бизнес стонет: многое становится нерентабельным. Что его так пугает? Нефть по 40—50 долларов, говорят. Лет семь назад она была по 20—25 долларов, пусть даже тот доллар был дороже, все равно — она стоила не выше 40 нынешних баксов, может, столько же, но не выше. Пугает процент по кредиту? В начале 2000-х она была те же 20—25%. И все было рентабельно. И росла экономика на 6—7% в год, а сейчас намерена с той же скоростью падать.
В чем фокус-покус? Мы забыли про еще одну переменную: заработная плата. В 2000 году средняя зарплата в РФ была 3—4 тысячи рублей, немногим более 100 долларов, добавим деньги серые, черные — все равно не более 200. А теперь? А на излете сытых лет средняя зарплата лежала где-то между 500 × 1000 долларов. Если переменная «цена за баррель» и переменная «цена за кредит» остаются на уровне начала 2009 года, вот и задачка: какой должна стать зарплата, чтобы бизнес завелся, радостно зафырчал и поехал дальше на этом топливе? Ну, пусть не 100 долларов, но хотя бы 300. Но мы понимаем, что это средняя температура по больнице, учитывающая еще и морг? Где-то ведь она останется и 3 тысячи «уев», а средняя все равно должна упасть.
Как именно? Вряд ли торжественным объявлением: с завтрашнего дня плановое понижение… На локальном уровне это значит почти всех уволить (в пределе закрыться), а потом набрать тех, кто сладкой жизни не хлебал (или хлебал ее в другом месте), с понижением содержания вполовину. Но глобальные задачи требуют глобального же решения. Проще просадить рубль, чем всю страну дважды прогонять через отдел кадров. Но ведь инфляция и девальвация уже вроде как были? Ну, значит, еще толком не были. Так, разминка была.
Александр Силаев, «Вечерний Красноярск»
