"…будем считать, что все, что я рассказываю, – это я рассказываю без причины,
ну а вы… вы слушаете по той причине, что пришли послушать,
или просто – деваться уже теперь некуда,
или по какой-нибудь своей причине. Не знаю…"
(из моноспектакля Евгения Гришковца "Как я съел собаку")
Не раз слышала о том, что Евгений Гришковец провоцирует рецензентов на отступления от собственно самого предмета рецензии и рассуждения взахлеб, что в их жизни тоже была своя собака и свои переживания от необходимости идти в школу холодным зимним утром. Но на себе магию Гришковца в полной мере ощутила, только побывав на его спектаклях. В Красноярск он привез культовые «Как я съел собаку» и «ОдноврЕмЕнно».
Действительно, очень сложно не поддаться соблазну… Хотя все это было, было! И похороны воробья, и желание спеть «как Элвис», и что-то очень стыдное и неприятное, как с бессмысленной жестокостью раздавленная бабочка, засевшая в памяти, как заноза… Не хочу ударяться в излишний пафос, но затрудняюсь назвать другого автора, способного пробудить воспоминания о таких простых и, вроде бы, незначительных, но неожиданно таких дорогих сердцу событиях и ощущениях.
Евгения Гришковца я открыла для себя благодаря режиссеру Алексею Крикливому. Три года назад на его спектакль «ОдноврЕмЕнно» (по пьесам Гришковца «Зима», «ОдноврЕмЕнно» и «Записки русского путешественника») в театре им. Пушкина было невозможно достать билеты. Помню потрясение, которое тогда испытала. Так просто говорить о привычных вещах: о том, что хочется курить, поехать в Грузию, удивляться особенностям движения самолетов и поездов – как такое вообще возможно?! Это был совершенно другой театр. Но еще сильнее эти откровения воспринимаются из уст самого автора.
Его обаяние и непосредственность покоряют раз и навсегда. Немного нескладный, такой непохожий ни на кого и близкий всем, Гришковец легко устанавливает контакт с публикой. Он по-доброму снисходителен как к поклонникам, желающим запечатлеть его на своих «мыльницах», так и к охранникам, что по привычке пытаются этому помешать: «Охранникам тоже нужно, чтобы их заметили». Но, в то же время, абсолютно нетерпим к любому проявлению неуважения, будь то «мобильники», не отключенные вопреки всяким просьбам, или разговоры и хождения во время спектакля – актер не стесняется прервать действие и заявить вслух свое неудовольствие. Возможно, именно поэтому на втором спектакле публика не позволяла себе ничего подобного?.. Интересно, насколько действенным оказался бы такой метод воспитания, если бы им пользовались во всех театрах! Последствия предсказать не решаюсь.
Гришковец вообще разрушает многие театральные мифы. И то, что человеку с дефектом речи не суждено стать актером. И то, что текст пьесы каноничен и не может меняться от спектакля к спектаклю – еще как может! Как говорит по этому поводу сам автор: «Я рассказываю свой текст. Я его не импровизирую, я его каждый раз создаю – здесь и сейчас. Это цельный процесс жизни, который, по сути, и есть театр как сиюминутное проживание».
В таком театре с легкостью уживаются как зафиксированные куски текста, так и те, что приходят на ум сейчас, попутно. Равно как и байки, которыми Гришковец обильно напутствует свои спектакли. (Перед показом «ОдноврЕмЕнно», где в качестве оформления с потолка свисают звезды, самолетики и спутники: «Однажды в Одессе ко мне подошел человек и спросил: «А почему у вас только пятиконечные звезды, а шестиконечных нет?» Сначала я не понял, подумал, шутка такая – все-таки, Одесса! Но нет, это было на полном серьезе… Теперь вот, чтобы вопросов не возникало, повесил и шестиконечные. А заодно еще и полумесяц».)
В «Как я съел собаку» Гришковец рассказывает, как он служил на тихоокеанском флоте. В «ОдноврЕмЕнно»… Поди пойми, как охарактеризовать этот спектакль! В рассуждения об устройстве мира вплетаются воспоминания детства, и над всем этим доминирует одна мысль: как хочется, чтобы тебя ценили и уважали. Не за что-то. А просто потому, что ты есть…
Не знаю, как другие, а я сделала для себя на спектаклях Гришковца два открытия. Оказывается, особое удовольствие, когда смотришь их не чинно-благодушно из зала, а из служебной ложи, куда ты пробрался тайком благодаря добрым и заботливым друзьям. Почти два часа на неудобном стуле, скорчившись в три погибели, в тесном соседстве с другими страждущими – но такой кайф приобщения к недосягаемому! Гришковец стоит того, чтобы пойти на подобные ухищрения…
А второе еще субъективнее: не понимаю тех, кто любит Гришковца-писателя, почему-то он кажется ближе именно как рассказчик. Как и тексты Жванецкого предпочтительнее слышать в его собственном исполнении (пусть даже в записи), нежели читать. Наверное, поэтому не вижу смысла подробно описывать спектакли Гришковца – это так же нелепо, как пересказывать поток сознания, невольно где-то подслушанный. Как финальная часть его монолога из «ОдноврЕмЕнно», где герой признается, что все сказанное им, пожалуй, нужно говорить совсем не так. Ведь «заранее понимал, что ничего не получится»…
Елена Коновалова
