П5: Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана, Виктор Пелевин

Сейчас уже сложно отследить, в какой конкретно момент с Пелевиным произошла та коллизия, что поджидает, наверное, любого горячо почитаемого и восхваляемого культового автора, становящегося вдруг достоянием мэйнстрима — когда он из любимого гуру и идола моментально превращается в фигуру, которую большинство его ранее преданных читателей, выражаясь словами известной песни, love to hate. Скорее всего, где-то вскорости после того, как «Generation П» приняла близко к сердцу масса молодых россиян, существенно превосходящая числом ту прослойку, что жила с именем Пелевина до этого. Практически каждая новая книга автора с тех пор встречалась такой причудливой смесью из восторженного писка молодняка, не принимаемого никем всерьёз, и слегка раздраженного равнодушия корифеев — мол, опять этот написал там, и когда же он успокоится, ёлки.

С «П5» была та же история, и отчасти даже грубее — исписался, повторился, ни к черту, говно. Формально и правда может показаться, что в этих пяти небольших, неброско написанных повестях Пелевин в очередной раз наматывает круги всё по той же давно освоенной трассе. Опять гламур, опять гомосексуализм, опять какая-то затейливая эзотерика, скрывающаяся за фасадом максимально будничного, опять миры-перевёртыши, опять вымученные игры слов и смыслов, вставленные в повествование будто тупым копи-пастом из специального блокнотика с такими вот наблюдениями и шуточками. Опять Пелевин неустанно насыщает повествование какими-то научно-популярными экскурсами в мало кем изведанные области знаний, причем делает это с таким лицом, что толком не поймёшь, то ли автор бахвалится своей могучей эрудицией, то ли виртуозно водит читателя за нос, сочиняя на отдаленно-знакомые мотивчики новые совершенно бредовые песенки.

Впрочем, заметить это всё можно, просто полистав книжку минут буквально 10—15 — а если таки усесться вдумчиво её читать, то постепенно вырисуется несколько более сложная и интересная картина. Да, Пелевин в «П5» действительно повторяется — но не как человек, которому нечего больше сказать, а как автор, уже определившийся для себя со своими темами, методами и интонацией и не желающий от них отказываться. К тому же в вопросе того, как взять обыденное явление окружающей реальности и показать его вдруг под новым и неожиданным углом, Пелевин всё так же силён. Герои во включенных в сборник новеллах — дорогущая элитная б**дь для самой верхушки олигархического древа, киллер-исламист, убивающий неверных, миллиардер, чьё состояние переходит за тот порог, который возможно как-то мысленно представить — вполне могут сойти за типичных героев нашего времени; и Пелевин, разворачивая их истории в какую-нибудь смешную метафизическую плоскость, одновременно выворачивает эти образы наизнанку и ехидно и зло комментирует их как сложившиеся социальные явления. Скажем, в сильной новелле «Пространство Фридмана» состояние человека, в чьём владении оказалась астрономическая сумма денег, сравнивается с падением человека в чёрную дыру и затем изучается с помощью добровольцев-«баблонавтов», которым искусственным, но легальным путём переводят огромные суммы и затем фиксируют их состояние. Смешно — да; бредово — конечно; но в этом смешном бреде Пелевин находит достаточно возможностей для втискивания в текст массы точных наблюдений и комментариев. И так происходит практически в каждой новелле — в «Кормлении крокодила Хуфу», где аллегорически описываются отношения художника с пресыщенной публикой, в «Некроменте» (типично-пелевенский тяжеловесный каламбур), где пепел сожженных гаишников стучит в колесах машин, проезжающих по «лежачим полицейским», в «Ассасине», где изящно выстроенная стилизация была как будто создана исключительно ради ёрнического пролога. И когда приходит время закрыть книгу, понимаешь, что Пелевин всё-таки умудрился, ни разу не соскользнув, пройти по грани между ленивым самоповтором, зубоскальными фантазиями и важным злободневным высказыванием о состоянии мира (ха, смешно — по одной грани между вещами, которых больше двух — действительно, очень по-пелевински). Кто бы что ни говорил, в довольно тяжелой для автора ситуации он сумел выкрутиться снова. И неважно, что многие этого не заметили или не захотели замечать — это, если вдуматься, тоже очень даже по-пелевински.