Чтец, Бернхард Шлинк

Самая знаменитая немецкая книга, написанная за последние несколько десятков лет – вот что такое «Чтец». Впервые опубликованный в 1995 году, этот роман разошёлся по всему миру такими тиражами, каковых немецкоязычная литература не видывала со времён своих вечных героев и нобелевских лауреатов вроде Германа Гессе или Генриха Бёлля. Можно ли поставить роман Шлинка в один ряд с великими – вопрос; по крайней мере, в некоторой авторской убедительности «Чтецу» точно не откажешь.

Шлинк, на момент написания романа бывший 50-летним профессором истории права, чуть ли не всю свою карьеру посвятил изучению вопроса коллективной вины того поколения немцев, что появилось выросло на руинах Второй Мировой. «Чтец» тоже об этом – его главный герой, обычный 15-летний школьник, волей случая оказывается вовлечен в бурный роман с женщиной на 20 лет его старше, а много лет спустя, уже будучи студентом права, неожиданно встречает её на судебном процессе над охранниками концлагеря в числе обвиняемых. Дальше у этой довольно безрадостной истории случится и третья часть, в которой уже взрослый герой неожиданно для себя начнёт делать для героини то же самое, что делал и 15-летним после их страстных встреч – читать вслух книги.

Вообще, понятно, почему от такого краткого содержания немножко хочется схватиться за голову – потенциал для жуткой мелодраматичности в этой истории просто колоссальный (кажется, кинорежиссер Стивен Долдри полностью реализовал его в своей экранизации). Но если у романа и есть несомненные достоинства, то это в первую очередь его нечеловеческая сдержанность. Рассказывая о чрезвычайно сложных моральных дилеммах, Шлинк сохраняет лаконичность языка и дистанцию рассказчика – и такой суховатый подход, примененный к весьма тяжелым материям, работает как-то на удивление здорово. «Чтец», получается, не столько бьёт своего читателя по голове, сколько медленно и неторопливо выкладывает перед ним из кармашков свои нелёгкие сюжетные повороты и совершенно не настаивает на душевном очищении или эмоциональном катарсисе на каждом углу.

Такая степень свободы, предоставляемая читателю, кажется невероятно приятной. Было бы совсем хорошо, если бы автор время от времени не сбивался бы в теме осмысления коллективной вины целого поколения немцев в режим эссе. Местами герой-рассказчик начинает так ладно и чётко формулировать свои мысли и чувства по этой теме, что трудно отделаться от мысли, будто автор просто несколько раз сделал «copy-paste” из своих статей, которых он ко времени сочинения романа написал целые километры. К тому же это возникает строго в тех местах, где в романе принимаются судьбоносные решения – что существенно подрывает доверие к автору, а через него и к герою. Удержись Шлинк от этого – и «Чтец» был бы чем-то вроде бомбы замедленного действия, взрывающейся не снаружи тебя, а внутри.