Могло ли человечество на заре создания пожарных команд представить, что в недалеком, по сути, будущем бравые парни в полированных касках будут не спасать имущество от пламени, а сжигать его дотла? Все в пепел, а потом и пепел в пепел? А вот Тимур Насиров, создавая «Фаренгейт-шоу», наверняка понимал, чем станет его спектакль: манифестом категорической тщетности поисков счастья в жизни. Ведь щастья, как известно, в жизни нет ©.
Ну да что это я так на вас сразу. Нет-нет, перед началом «F» мысли мои вовсе не были столь тяжелы, хотя тоска в них уже наклевывалась. Я долго глядел на мониторы с крутящимися на них красными шариками и с какой-то провидческой грустью ждал многочисленных резонерских монологов в публику. Тексты Рэя Брэдбери столь прекрасны эстетически, что не могут не рождать у сценаристов желания затолкать их в пьесу целиком. Скажете, нечестно подменять драматическое действие читкой? Нечестно, но иногда у режиссера просто не хватает идей — или не остается выбора. Поэтому, исповедь под спецэффекты — вот чего стоило бояться на самом деле.
Экзистенциальная печаль — штука смертельно опасная, уморить зал можно в два счета, поэтому формат для спектакля выбран без преувеличения гениальный — прямой эфир этакого телевизионного развлекательного шоу. Вроде «Бегущего человека» с Арни (оттуда, кстати, позаимствован один эпизодик для концовки). Все, как полагается — огромные неоновые буквы, помпезный джингл, демонический ведущий, фигуристый кордебалет в лосинах и входящие в раж от собственных аплодисментов восторженные зрители. В этот раз, кстати, в зале разгрузили пару КАМАЗов с детьми, и можно было обойтись даже без фонограммы.
Посреди всего этого великолепия наблюдается увлекательная дуэль двух типичных образчиков антиутопического будущего. Типичная парочка: тот, кто делает, но не знает, и тот, кто все знает, и все равно делает. Это Гай Монтэг, рядовой пожарник, он днем жжет запрещенные в этом будущем книги в домах террористов-рецидивистов, а вечером смотрит футбол и лопает сэндвичи в компании белокурой женушки. И ведущий шоу, мистер Битти (в книге, кажется, он был шефом пожарной команды), который на потеху публике подсовывает герою различные жизненные ситуации, да так ловко, что не поймешь, действительно ли они реальны, или же это все ловкие розыгрыши в духе «скрытой камеры». Легкая шизофрения усугубляется тем, что Битти все время задает одни и те же вопросы («читает ли пожарник книги, которые сжигает?», «счастлив ли он?») и с каждым кругом раздражение Монтэга растет, равно как и его осознание своей отчужденности от истинных метафизических ценностей бытия, своей потерянности в глянцевом, но не особо-то счастливом мире...
Опять заговариваюсь, да? Идея с вопросами-рефренами тоже по-настоящему классная. Когда в какой-то момент Битти адресовал свои вопросы зрительному залу, а оттуда начали доноситься заученные ответы, я подумал, что главная задача шоу, будь оно настоящим — выдрессировать толпу, была бы выполнена с блеском. Создатели «F» подошли к делу серьезно — действие на сцене то и дело прерывается прямыми включениями новостей и анонимными беседами с жертвами книжных террористов. Ролик социальной рекламы о вреде чтения, который показывали в антракте, один в один похож на те, которые крутят по нашим городским «плазмам». И так многократно повторенное становится истиной.
Собственно, это спектакль вовсе не о людях и не об идеях — он об информационном шуме, который способен сожрать и людей, и идеи заживо, и от которого никуда не скроешься. Монтэг бежит из условного города к условным же «книжникам», но сталкивается там с еще большим кошмаром, и это, конечно, любопытная трактовка канона. Ничем не сдерживаемый поток литературы, культуры вообще, создает шум похлеще рекламного. В этом отношении высоколобые изгои и потребители, живущие телевизором, равны. Люди-книги, проталкивающиеся на передний край сцены, перебивающие друг друга, самодовольны и эгоистичны. Их истеричные крики-речитативы, сливающиеся в общий монотонный рев, отвратительны. Надо бежать опять, но куда?
Когда на сцене появляется Битти, протягивает главному герою воздушный шарик, и все мы знаем, что с шариком что-нибудь будет не то — ну, лопнет он, что ли или скукожится — вот эта вот сцена и является логическим выводом спектакля. По странному совпадению, она вообще в спектакле последняя. Любой подарок — это обман, нет спасения из ловушки жизни, все, что есть — пшик. И это чертовски хорошо, это значит, что мы выйдем из театра и будем думать об этом самом счастье.
Вы уже пошли думать? Да, правда, далее можно не читать: тут начинаются всякие «но» и «ну», особо не ограненные. «Ну» больше. В антракте я отправился гулять по холлам Театра юного зрителя. Разговоры детей не стали для меня неожиданностью — они вообще слабо понимали, что происходит на сцене. Создавая страшную сказку страшного будущего в изначально абсурдических декорациях, режиссер упустил кучу мелочей, которые позволили бы зрителям с разным уровнем восприятия\эрудиции как-то соотнести этот мир с нашим. Так, почему книги — это плохо, объясняется только в начале второго часа.
А до второго часа надо еще дожить, скажу я вам! Речь героев в промежутках между утомительнейшим морализаторством (вершиной которого станет чуть ли не десятиминутный спич Битти во втором акте) иногда напоминает классическое либретто со всеми его недостатками и совершенно без достоинств. Чудесная по задумке медиапродукция топорна по исполнению и даже чуточку безвкусна — никакой иллюзии альтернативного будущего яркие персонажи со звучными английскими именами на фоне обшарпанных советских стен создать не могут в принципе.
Главная же, капитальная беда заключается в том, что спектакль чудовищно не сбалансирован. Создатели в некотором смысле стали заложниками выбранного формата шоу. Собственно телевизионные моменты настолько динамичны, зрелищны и захватывающи, что долгие морализаторские куски на их фоне выглядят еще более бледными и неубедительными. Но, возразите вы, так ведь и в жизни. Пускай, но в театре должно быть не так! Если я начинаю сонно ерзать в кресле, когда со сцены кто-то срывающимся от экстаза шепотом вещает о ценностях книжной культуры, значит, ниточка между мной и неким добрым и светлым провисла, а то и вовсе оборвалась.
Честно говоря, я бы поступил вообще радикально — убрал бы из постановки всех персонажей, кроме подтанцовки, оставив лишь Савву Ревича, исполнителя роли брандмейстера-церемонимейстера. Нет, остальные играют хорошо, тот же Монтэг-Максим Бутивченко (кажется, школьница, которая сидела за моей спиной, всерьез в него влюбилась — так ревновала его к Клариссе, бедняжка). Но энергетики роли Битти, помноженной на мастерство Ревича хватило бы на то, чтобы превратить эту странную, не совсем ладную и туманную конструкцию в пышный, разухабистый, экстравагантный и очень умный моноспектакль, некий аналог радиоэфирного «Фрэнки-шоу». Да, это немного другой сценарий, другая организация пространства, другая работа с публикой. Но такой «F» стоило бы посмотреть еще раз. И не раз.
Ну, и в финале, следуя примеру МГС, хотел задать вопрос на засыпку: чем пахнет горящий «Дон Кихот»?
Ни за что не угадаете. Керосином.
