Никита Рак, выпускник Красноярской академии музыки и театра, за несколько лет попал в число наиболее перспективных молодых режиссеров драматического театра в нашей стране. Сейчас Никита заканчивает обучение в режиссерской магистратуре Школы-студии МХАТ и Центра им. Мейерхольда, а в Красноярской драме работает над спектаклем «Жанна» по пьесе современного драматурга Ярославы Пулинович. О театральном ученичестве, украинских ведьмах и восприятии критики в свой адрес мы с ним побеседовали среди руин театра Пушкина.
О московской учебе:
— Прежде всего, полезны были первые полгода, когда мы с февраля до лета безвылазно сидели в Москве. Во-первых, очень много можно было посмотреть столичных спектаклей: и фестивальных, и заграничных, и лучших репертуарных. Во-вторых, познакомиться, конечно, с людьми. Чем хорош наш основной педагог по режиссуре Виктор Рыжаков, и я ему очень за это благодарен, он полубог такой для меня в человеческом отношении — тем, что он делится не только профессиональными знаниями, но еще и своими рабочими контактами. Ну, как бы я мог познакомиться с Олегом Табаковым, например? Что, я бы просто подошел, сказал: «Здравствуйте», руку протянул? Это очень важно: когда ты общаешься с такими людьми, то можешь сличать свои представления о театре, в чем-то меняешься, в чем-то убеждаешься или переубеждаешься. Или, например, читал нам курс лекций Иван Вырыпаев. Поскольку он очень занятой человек, лекции шли на новогодней неделе; когда вся страна десять дней пила водку, мы в праздничной Москве учились круглые сутки. Это понятие так называемой среды для меня очень важно. Хотя, может, для кого-то иначе.
О прогулах:
Мы сейчас находимся в финальной стадии обучения. В декабре будет защита работы, которую мне ещё нужно успеть написать. Обучение очное, в течение полутора лет у нас были лекции по разным предметам практически каждый день, и на них надо было ходить ... но, поскольку мы люди взрослые и периодически уезжаем на постановки в разные города, нам обычно давали «отгулы». Мой однокурсник Видас Барейкис, например, пропустил полгода, потому что выпускал спектакль в Литве. Какие-то преподаватели ревностно относятся к своим занятиям, но в основном все радуются, что мы востребованы. Рыжаков понимает, что режиссеру, прежде всего и при любых обстоятельствах, нужно делать спектакли. Потом приходится нагонять как-то. Когда я был тут на ДНК, пропустил экзамен по английскому. Потом сдал, на «четверку», правда. На «пятерку» не получилось уже.
О коллегах...
Общение с коллегами по режиссерскому цеху — вообще самое главное в нашем деле. Мы же вообще не так много общаемся в жизни. Слава богу, есть хотя бы различные лаборатории и фестивали, чтобы встретиться и поговорить. Кстати, важная часть магистерского обучения заключается в том, что Рыжаков на все фестивали, куда возможно, нас привозит. Его зовут в жюри, а он говорит — мол, у меня есть магистранты, надо чтобы и они приехали и что-то сделали. Недавно в Кишиневе издавали сборник современных пьес СНГ, Грузии и стран Балтии, так я там от России делал эскиз пьесы с румыноговорящими актерами... А так режиссеры в обычной жизни перезваниваются редко, только когда что-то надо, даже хорошие товарищи. И я такой же. Очень мало людей, которым я звоню просто так, узнать, как они там — их человек пять наберется, не считая родителей и жены. Время такое. Почему, например, мне нравится драматургия Ярославы Пулинович — она чувствует время, хорошо улавливает подобные вещи, и подает это очень ненавязчиво. Вроде люди те же ходят, но что-то в них изменилось. А не как некоторые авторы, типа там: «О, свингеры появились! будем про это пьесу писать!».
...однокурсниках...
Все мои однокурсники — очень хорошие режиссеры. Нас не так много, и я думаю, что были выбраны не самые последние люди (Е.М: в пятом наборе режиссерской магистратуры — всего восемь человек со всей страны). Есть такие — вот Лена Шумейко-Роман, например, — которые меня поражают. Я вообще не понимаю, как она делает спектакли, не понимаю процесса! Она разводит какой-то хаос, говорит странные и парадоксальные вещи, а потом ты смотришь — а в итоге получается что-то невероятное. Может, потому что она с Украины, они там все ведьмы.
...и о себе
Я постоянно меняюсь. «Режиссерская манера» — страшное слово, которое меня пугает сразу же. Я пытаюсь вообще никакой манеры не приобретать, потому что тогда сразу же станет скучно и самому делать спектакли, и людям их смотреть. Я стараюсь идти от текста, чему, кстати, нас и учат в магистратуре: понять, как написана пьеса, что там в ней придумал автор, почему он так придумал. Пропустить через себя, объединить в себе психологию автора. Поэтому я стараюсь, чтобы все спектакли были разными, и очень хорошо, когда каждый раз новая пьеса, и ты ее ставишь с чистого листа.
Об отношении к критике:
Я вообще очень болезненно воспринимаю любую критику, честно говоря. Не пытаюсь выпендриваться, притворяться, что я, мол, все и так знаю. Но всегда надеюсь на то, что если люди критикуют, то они делают это не потому что хотят мне навредить или испортить настроение, тем более, коллеги и педагоги. Поскольку я хочу такого идеального мира, то начинаю учитывать все высказанные мнения, и порой могу немного в них запутаться. В такой момент нужно себя щелкнуть: так, наверное, здесь этот человек все-таки неправ, и нужно все делать по-своему.
О наличии сверхцелей в жизни:
Нет у меня их. Точнее, у меня есть цели, но они не сверх. Я просто пытаюсь жить в адеквате с миром. Не всегда получается (смеется). Конечно, я хотел бы поставить какие-то пьесы, но я их и до магистратуры хотел поставить. Другой вопрос, что сейчас у меня, может быть, больше уверенности в собственных силах. Какие пьесы? «С любимыми не расставайтесь» Александра Володина и «Старшего сына» Александра Вампилова. По Володину я делал эскиз на театральном фестивале «Пять вечеров», потом хотел здесь, в Красноярске, его поставить, но не сложилось. А спектакль по Вампилову меня позвали делать в Прокопьевск. У меня сейчас такой странный период в жизни — всегда занимался современной драматургией, а теперь хочется делать советскую. Мне интересно, как она сейчас звучит, потому что это не очень понятно. Тот же Володин — он же вроде так утоплен в быт, это так важно для него! А как его сделать, чтобы он зазвучал какими-то вечными темами? Надо думать...
О «Жанне»:
Недавно преодолели кризисный репетиционный период, когда казалось, что мы забыли все, что там было в читке на ДНК-V. Ведь и время прошло, и актеры, и даже пьеса немного изменилась — Пулинович, в том числе и после фестиваля, внесла в неё какие-то коррективы, мы кое-что сократили, как нам кажется, удачно. Хочется сохранить ту интонацию, которая прозвучала в читке и дала ей особенный объем. Мне кажется, там был найден верный тон. Сейчас наступила эйфория — мы репетируем, фантазируем, сочиняем. Это будет большой спектакль, на какой-то площадке, которая заменит большую сцену театра Пушкина. Мы делаем его в два этапа ввиду разных производственных трудностей — в ноябре заканчиваем «класс», то есть, все, что можно сделать без декораций, чтобы потом выйти на сцену и только сценой заниматься. Потом я приеду весной, и продолжим. Это тоже опыт такой. Сложности же опыт дают, а любой опыт очень важен.
