Доктор геолого-минералогических наук, профессор
Родился 15 мая 1935 г. в Свердловске.
В 1960 г. – окончил с отличием Днепропетровский горный институт, по специальности «Геология, поиски и разведка месторождений полезных ископаемых». По распределению выехал на работу в Красноярский край.
В 1960-72 гг. – работал в комплексной тематической экспедиции Красноярского геологического управления. Занимался оценкой перспектив месторождений марганцевых руд, бокситов и фосфоритов, изучением опорных разрезов рифея – нижнего палеозоя.
В 1968 г. – защитил в Институте геологи и геофизики СО АН СССР кандидатскую диссертацию.
В 1972-85 гг. – прошел путь от старшего преподавателя до профессора и параллельно – декана нового геологоразведочного факультета Красноярского института цветных металлов.
В 1981 г. – защитил докторскую диссертацию.
В 1985-87 гг. – проректор по научной работе.
В 1985-2003 гг. – заведующий кафедрой "Геология, минералогия и петрография". Является автором и соавтором трех монографий и около двухсот научных публикаций.
Награды: «Заслуженный геолог России» (2002 г.)
Семейное положение: женат, два сына.
Увлечения: спелеология, исследование пещер.
Ростислав Алексеевич, практически вся ваша жизнь связна с геологией. Вы сразу решили, что станете геологом?
Вообще-то в молодости я собирался пойти в военное училище – главным образом, по материальным соображениям. Но меня не приняли по состоянию здоровья. После чего я выбрал геологию и потом никогда не раскаивался в этом. Захотелось почувствовать дух бродяжничества, романтизма – того, что, как считалось, есть в геологии. Хотелось повидать дальние края, вот и пошел учиться в Днепропетровский горный техникум, а затем – в горный институт.
Что больше всего Вас привлекает в геологии?
Я специалист по «осадочной» геологии (наука о породах, осаждающихся на дне водоемов – прим. Е.Г.). Мне интересны слоистые толщи и все, что в них заключено – марганцевые руды, бокситы, фосфориты, россыпное золото. Правда, почти все россыпи золота уже отработаны, но кое-какие перспективы еще есть. Мне интересно изучать карстовые полости – например, гроты, пещеры, то есть заниматься спелеологией.
Связано ли увлечение спелеологией с Вашей специальностью?
Нет, в спелеологию меня жена вовлекла. Я даже и не хотел идти в пещеры – зачем?! Мне и на земле хорошо. Каждый раз возвращаешься из маршрутов под впечатлением гор, скал и всего в том же духе, а тут надо лезть куда-то под землю во мрак… Но когда побывал там - увлекся, уже почти 40 лет занимаюсь спелеологией, за это время хорошо изучил пещеры Красноярского края. Правда, с возрастом интерес и возможности меняются, поэтому практической работой уже не занимаюсь. Но когда просят помочь, так сказать, авторитет проявить – включаюсь в работу. Все-таки я почетный спелеолог и член краевого клуба спелеологов.
Вы помните свою первую пещеру?
Конечно, помню – Караульная! Сейчас она является охраняемым объектом и памятником природы, но в то же время это туристский объект. На ее базе создается научно-рекреационный комплекс, и поэтому она пока закрыта для посещений. А вообще за все время я в этой пещере побывал раз сто.
Какие пещеры вызывают у Вас наибольший интерес?
Безусловно, это конгломератовые пещеры Манского района – Большая Орешная и Баджейская. Они уникальные – самые крупные в мире по протяженности в конгломератах (окатанные валуны разных размеров, сцементированные между собой – Е.Г.). По-видимому, эти пещеры очень древние по возрасту, в них есть интересные минеральные образования, по которым можно судить о многообразии подземного мира, о его рождении и тайнах.
Ростислав Алексеевич, Вы, фактически, стояли у истоков красноярской спелеологии. Помните, как все начиналось?
Вообще-то, еще до меня были первопроходцы, но, можно сказать, я был в первом поколении. То есть где-то с 1965 года стал заниматься спелеологией, а считается, что красноярская спелеология зародилась в 1959 году. Примерно в то же время здесь был организован клуб спелеологов. Сейчас уже сменилось третье-четвертое поколение. И поколения меняются довольно быстро, потому что это занятие и удел молодых людей.
В Вашем арсенале имеются пещеры, которые открыли Вы?
Нет, к сожалению, мне не удалось сделать крупных открытий, а мелких пещер находил много. Вообще, в крае порядка двухсот пещер, а в числе крупных, которыми можно гордиться и стоит исследовать, только около 2 % из них. Остальные – разного рода мелочи, я их не считаю.
Что чувствует первооткрыватель?
Конечно же, интерес и увлечение! Когда находишь пещеру – не знаешь, что там. А вдруг что-то серьезное! Видишь «дырку» – так мы называем между собой пещеру, и лезешь туда, даже без всякого снаряжения и фонаря. Но когда убеждаешься, что там что-то протяженное, тогда специально возвращаешься на это место с группой, со снаряжением и начинаешь исследовать ее по всем правилам. Один раз я даже чуть не задохнулся в такой «дырке». Полез, еле-еле протискиваясь, а у меня с собой были только ветровые спички – они горят на ветру, но дают очень много копоти. Когда я их поджег, чтобы посмотреть, что там впереди, то от копоти стал задыхаться – благо, не очень далеко пролез.
Занимались ли Вы изучением известной на весь мир пещеры Большая Орешная?
Лет пять активно занимался ее топосъемкой – в 70-е годы отснял километров девять подземных ходов. Потом на смену нам пришли молодые и шустрые. Все-таки, я больше занимался геологией. Пещерные исследования – это, по большому счету, хобби, а не оплачиваемая профессиональная деятельность.
Помимо спелеологии у Вас есть еще какие-нибудь увлечения?
Люблю путешествия, рыбалку. Раньше часто сплавлялся по рекам. Сейчас, если есть возможность, с удовольствием рыбачу на спиннинг. А специально никуда выехать не получается, потому что в самый разгар лета у нас пять недель учебная геологическая практика, а потом дачные проблемы.
Ваша самая большая рыба?
Естественно, таймень. Правда, очень крупные экземпляры не попадались, так чтобы от плеча и до земли, но килограмм под восемь были.
Возвращаясь к геологии. Скажите, насколько сейчас популярна специальность геолога среди молодежи?
Она уже не так популярна, потому что молодежь видит отношение государства и администрации к геологической отрасли. Количество геологических предприятий резко сократилось. Когда я пришел работать в институт в 1972 году, было четыре человека на место. В прошлом году мы набрали студентов только за счет тех, кто не прошел на другие специальности, в основном на экономические, и в основном это девушки. То есть в профессии полная феминизация. Однако, несмотря на сложившееся негативное отношение к геологии, мы понимаем, что рано или поздно она опять пойдет вверх – мы готовы к тому, что начнется ее возрождение, и потребуются специалисты. Они и сейчас нужны, потому что происходит естественное старение кадров. Взять даже преподавательский состав кафедры – в основном это люди пенсионного возраста. А ведь у нас уже и «мотор» не тот – в поле не пойдешь и в горы не полезешь. Именно для этого мы расширяем спектр специализаций на факультете. Впервые собираемся набирать студентов на специальность «Геология нефти и газа», а в 2003 году открыли специальность «Прикладная геохимия, петрология и минералогия». Несмотря ни на что, полевая геология – удел молодых, и поэтому готовить молодые кадры необходимо.
Многие ли выпускники с дипломом инженера-геолога работают по специальности?
Сейчас не так уж много, поскольку основной контингент выпускников – девушки. А их, естественно, либо вообще не берут на работу, либо берут с очень большой неохотой. Это связано с тем, что неотъемлемые атрибуты работы геолога – это рюкзак, сапоги, молоток, комарье и неустроенность быта во время полевых работ. Так есть, было и будет. Но если бы мы выпустили два десятка парней, они с первого раза трудоустроились бы все до единого, причем очень хорошо. А уж женский контингент – у кого как сложится.
Как Вы оцениваете положение геологической отрасли в крае?
Наш край очень большой и разнообразный по геологическому строению, с хорошими перспективами развития и ресурсным потенциалом. К примеру, Норильский рудный район больше чем наполовину финансирует край. В настоящее время в крае изыскиваются средства для поддержки отрасли. Не зря же специалисты высоко оценивают ресурсы и потенциал по тому же золоту, железным рудам. А если затронуть проблемные месторождения, скажем, хрома, никеля, меди, то, в первую очередь, необходимо финансировать поиски таких месторождений.
Сейчас грядет объединение Красноярского края с Таймыром и Эвенкией. Что приобретет край в плане пополнения сырьевой базы?
Эти субъекты и так были вместе. Разделение произошло только на уровне администраций. Правда, Хакасия сейчас отходит, но она небольшая, и поэтому ей легче решить свои проблемы, в том числе и проблемы недропользования. А Эвенкия и Таймыр, можно сказать, родные братья. Эвенкия за счет Куюмбинского, Юрубченского месторождений пополнит минерально-сырьевую базу края нефтью. К сожалению, алмазная проблема Эвенкии решается очень трудно – пока еще не было открыто ни одно промышленное месторождение алмазов на ее территории, хотя к этому постепенно идут. Но если бы в это вкладывалось больше средств, то поиск ускорился бы. Таймырская геология вкладывает средства не только в свое развитие, но и в край, в частности, в Кингашский район, где норильчане ведут работы по оценке медно-никелевого месторождения. Ведь проблема никеля для Норильского комбината может быть решена и за счет месторождений Красноярского края, которые весьма удалены от Норильска.
Беседовала Евгения Говоруха
