К новой премьере Красноярского театра музкомедии «Скрипач на крыше» пластику ставит известный питерский балетмейстер Николай Реутов. Вопреки распространенной практике, занимается он не только с балетом, но и с солистами, и даже с хором. Как считает балетмейстер, натренированное тело – необходимая составляющая актерской профессии. Во всех жанрах.

С думой о теле

Вокалисты к вам не в претензии, Николай Александрович?

Случается. (Усмехается.) Заявляют – у меня есть голос, а все остальное неважно! И драматические актеры не всегда понимают, зачем поддерживать себя в форме. Мне странно такое слышать. Если ты выходишь на публику, просто обязан следить за культурой своего тела. Иначе зритель почувствует себя обманутым – за что он платит деньги? И потом, движения на сцене отличаются от движений в повседневной жизни. Нужно уметь танцевать, быть пластичным. К сожалению, наше театральное образование почему-то это не учитывает.

Да и обращение к услугам балетмейстера в драме отнюдь не повсеместная практика.

Как, скажите, современный драматический театр может обойтись без пластически-танцевального ряда? Если актеры заговорят, как в старом МХТ, зритель от нас сбежит! Сознание у людей стало более клиповое, картинка должна меняться. Это нельзя сбрасывать со счетов.

Все-таки больше работаете с драматическими или с музыкальными театрами?

Начинал в драме – причем, сразу с «Гамлета», в Александринском театре в Петербурге. Это был первый опыт на профессиональной сцене. Но занимаюсь и с балетными труппами – совсем недавно ставил в Минске и Петербурге. Слава Богу, на отсутствие работы пока не жалуюсь. Хотя, если три дня не зовут на репетицию, очень сильно напрягаюсь.

После премьеры в Красноярске поеду ставить «Вестсайдскую историю» в питерской музкомедии, а потом «Доктора Живаго» в Перми.

Повторенье – не мать театра

«Скрипач на крыше» – не первая ваша работа с режиссером Александром Зыковым. А с чего началось знакомство?

Тоже с Григория Горина, с его «Королевских игр» в Норильском драматическом театре. С Александром Марковичем уже лет десять вместе работаем. А следующий наш проект – в новосибирском «Красном факеле», по «Полету над гнездом кукушки» Кена Кизи.

Насколько новосибирский спектакль будет отличаться от вашей работы по этому роману в Норильске?

Кардинально, не люблю повторений – скучно! Да они, в принципе, невозможны – другие актеры, иные возможности. Я всегда работаю только от артиста. И помогаю ему сделать нечто большее, взять какую-то новую планку.

Какая самая большая сложность в работе с драматическими актерами? Их пластическая неподготовленность?

Это лишь одна из составляющих. А еще я должен придумать что-то такое, чтобы оно не лезло в глаза, не мешало драматургии спектакля. Чтобы зритель не сказал – о, начались танцы! Такая реакция – самая ужасная.

А что самое прекрасное?

Работа, творческий процесс. Поиск. Я не склонен репетировать до бесконечности – это было бы похоже на онанизм. (Смеется.) Все равно мы стремимся к какому-то результату. Но когда нашли решение, артист начинает жить на сцене своей жизнью. Малыш стоит на собственных ножках, и ты ему уже больше не нужен… От этого становится печально и грустно.

Начинать никогда не поздно

Николай Александрович, а как вы сам пришли в балет?

Я впервые подошел к станку в 22 года. Что, не верите? Случайно получилось. Просто тогда вдруг увидел, как работают балетмейстеры – и так меня это заинтересовало! Год упорно занимался, готовился. А потом поступил в Ленинградскую высшую профсоюзную школу культуры, на общих условиях. И вот уже больше пятнадцати лет этим занимаюсь.

А к чему себя прежде готовили?

Наверное, мог бы стать музыкантом – учился играть на виолончели и контрабасе. Восемь лет проучился в питерском музыкальном детском доме им. Римского-Корсакова. Это было уникальное учебное заведение. Свою историю оно вело от военных музыкантских школ самого Римского-Корсакова, которые предназначались для детей среднего состава флота – боцманов, старшин. При советской власти туда набирали сирот со всего Северо-Запада. И мне очень жаль, что его закрыли – детский дом выпустил немало замечательных музыкантов, они занимают первые пульты и в Ленинградской филармонии, и в Кировском театре (Мариинском – Е.К.), в других знаменитых оркестрах. Сначала там обучались 11 лет, но нашему выпуску дали только восемь классов закончить… Что делать? Пошел в строительное ПТУ.

Но почему не поступили в музыкальное училище?

К сожалению, нас слишком поздно поставили в известность, что не будет 9 класса. Прием в музыкальное училище уже закончился. А мне нужно было где-то жить, что-то есть, рассчитывать было не на кого. В ПТУ давали общежитие, одежду, да еще и кормили. Так что, у меня специальность – штукатур-облицовщик-плиточник. (Смеется.)

Крутой поворот!

А почему нет? В жизни надо попробовать все! Правда, строителем я поработал только на практике. После чего благополучно сбежал в армию, в военный оркестр – очень не хотелось идти в стройбат. А что касается музыки… Очень люблю и джаз, и классику. Но уверен, что классическую музыку нужно изучать и понимать. Мои сыновья сейчас оба учатся играть на скрипке. Вряд ли они станут музыкантами – хотя, кто знает? Но эти знания все равно нелишни.

А к рок-музыке как относитесь?

Очень уважаю, особенно нашу. С некоторыми рок-музыкантами знаком лично. Помню, было время, когда Гребенщиков с Цоем и Шевчуком в белые ночи сидели на набережной Невы, пили пиво, играли свои песни. Собиралась куча народу – еще никто не думал, что будет «Кино», «ДДТ», «Аквариум», – они были самыми простыми людьми. Цой тогда работал в кочегарке…

И сейчас с кем-то поддерживаю отношения. С Алексеем Кортневым недавно поработал – очень хороший человек. Ставили антрепризный проект по рассказам Аверченко – они там с Максимом Леонидовым веселились, как могли!

В кино вас тоже по случаю забросило?

Представьте себе! Просто позвали. (Смеется.) И снялся уже в пяти картинах. «Господа офицеры» и «Итальянец» у Андрея Кравчука, потом был фильм с рабочим названием «Алька» – он давно снят, только почему-то все не выходит на экран. Это реальная история про девочку, которая в 41-м окончила балетное училище и сразу же на Ленинградский фронт. Получила контузию, потом попала в разведроту и с ней дошла до Берлина. Я играю командира этой разведроты.

Недавно вернулся со съемок фильма с рабочим названием «Танцуй, не останавливаясь». Там у меня роль балетмейстера, который ведет группу клубных танцев. А самый первый мой эпизод был в «Убойной силе» – сыграл уголовника.

За романтикой на… лесоповал

Первое знакомство с криминальным миром?

Отнюдь. (Усмехается.) Нет, не спрашивайте – зачем об этом говорить? Никому не желаю такого испытать. Но тюрьма очень сильно проверяет людей.

Равно как и лесоповал?

На лесоповал потянуло за романтикой, я в то время уже учился на балетмейстера. Знакомый пригласил – он собирал такие бригады. Сезонная работа летом на четыре месяца. Поднимают лес, сушат его, вяжут и справляют. Это было под Пермью, на реке Чусовой – удивительно красивые места! И кроме одиннадцати человек нашей команды, настоящих мужиков, в округе – ни души, ближайшая деревня 300 километров. А еще мне повезло, что в нашей бригаде подобрались очень интеллигентные люди – профессора, педагоги, инженеры высокого уровня… Те, которые ехали не за длинным рублем, а за красотой и романтикой. Это очень серьезная и тяжелая работа, крутое испытание. Труд по 12 часов в день, без выходных, всегда по пояс в воде, мокрые и грязные, усталость и боль никогда тебя не отпускает. Сначала все в новинку. А недели через полторы-две наступает момент, когда ты понимаешь, что сегодня, завтра, послезавтра будет эта адская работа, и приходится себя перебарывать. Но зато, когда себя пересилил – это просто здорово. На все вокруг начинаешь смотреть другими глазами, мир воспринимается в ином свете – чище и проще.

И отношения?

Конечно! В замкнутом коллективе отношения проверяются очень сильно. Там спрятаться негде, ты 24 часа в сутки у всех на виду. Сразу видно, кто работает, кто нет. Если десять человек тянут веревку, а одиннадцатый халтурит, его работа распределяется на остальных. И, в конце концов, ему говорят: прости, ты, наверное, хороший человек, но тебе надо собирать рюкзак. У нас одному пришлось уехать. А одним из самых значимых событий в моей жизни было, когда бригадир – не назначенный сверху, а рожденный внутри самого коллектива – после окончания смены поблагодарил и сказал: я был бы рад встретиться с тобой в следующем году.

Этот принцип единой связки в искусстве тоже необходим?

Иначе просто ничего не получится.

А кому-то из артистов можете предложить «паковать рюкзак»?

Только себе. Если артисты что-то не делают, в этом, в первую очередь, виноват я. Конечно, бывают и вводы. Но предпочитаю обходиться без них – они разрушают ткань спектакля. Я должен пройти с артистом весь путь, от начала до конца.

Елена Коновалова