Довелось обмолвиться, в чем стоило бы мерить «прогресс». Не в экономическом вале, который всегда условен, не в «институциональных индикаторах» и т. п. А в человеческом, слишком человеческом… В мере разумности и образованности людей, в мере их агрессивности, в мере их самореализации. Короче, в «антропологии».

Какой процент людей в состоянии прочитать и рассказать сложный текст? Какой процент людей склонен к уголовной преступности? Какой процент людей видит смысл и ценность в своей работе? Измерительные приборы грубы, но какую-то правду они нам скажут. Какую же?

Балбесы и бесы

Можно техникумы назвать вузами. Можно институт превратить в путягу и назвать это дело универом. Можно все поколение, рожденное в районе 1990 года, принять в высшее образование, включая неграмотных. В солидных учреждениях можно заказывать кандидатские скопом на весь отдел, чтоб, значит, чисто солидные пацаны со степенью… Все это можно. Все это не мешает простому факту: планка образования в 2000-х лежит ниже, чем в 1990-х. Еще выше она была в 1980-х, еще выше в 1960-х.

Что значит – планка? Давайте считать имеющим начальное образование – способного написать диктант, среднее – способного на изложение, оно же грамотный конспект лекции, высшее – на сочинение, оно же эссе на свободную тему. Ну и вот. Теперь берите процент людей в поколении, соответствующий реальному начальному, среднему и высшему… Большая часть людей, счастливо получающих сейчас корки о высшем, имеют реальное начальное. «Хозяйственная элита» – где-то на уровне среднего. Принято считать, что копирайтер пишет речи, потому что его хозяин загружен. Это так. Хозяин всегда загружен. Но лишь меньшинство, случись что, может связать два слова без копирайтера.

Словеснику, конечно, проще фиксировать уровень падения слова. Математики мне доказывали, как выродился уровень студиозусов-математиков, историк может рассказать про историков, и т. п. Вузовский диплом, выданный в 2005 году, примерно равен аттестату о среднем образовании, полученном в 1985-м. Кандидат наук примерно равен в общей вменяемости и специальных знаниях человеку, имевшему незаконченное высшее где-нибудь в 1970-м. Окончание средней школы приравнивается к ликбезам 1930-х годов, то есть «началке», где просто ликвидировали неграмотность.

В 80 % школьных классов и вузовских аудиторий давно не учат, это просто хранилища и отстойники. Слишком взрослый, чтобы не отходить от горшка, слишком юный, чтобы работать, – куда его? В армию и тюрьму всех не отправишь, к тому же в тюрьму сдают вступительные экзамены, средний гопник по ним проходит, но гопников все-таки не 100 %. Один знакомый ввел понятие «додик». По степени дикости это гопник, но трусливее и вне стаи, потому никого не мочит… Ярый, подлинный гоп или сядет, или его зарежут братья по классу, а умеренного гопа и додика надо где-то хранить в период между «детством» и «рабочей силой». Сия функция камеры хранения – главная в системе образования РФ, все остальные из прошлого, или из будущего, или не для всех.

Впрочем, пугают не столь балбесы, сколь, назовем их условно, бесы. Вот говорят «бес попутал». Бес явно попутал отрицающих тренд падения. Ну а пока не признали – будем лететь. Укрупняться, дифференцироваться, переходить на рынок и обратно, и лететь в тартары.

Стабилизец

С преступностью интересная получается штука… «Покажите статистику». Есть такое интересное общее место – называется «разгул преступности в 1990-х». То есть сейчас, получается, не разгул. Но статистика этого не подскажет. Половина типов преступлений – рост, половина – падение. Назвать это «оздоровлением обстановки» не хватит гибкости языка. Гибкости языка обычно хватает, чтобы сказать «стабилизация криминогенного фона». То есть мы стабилизировали «разгул преступности», достигнутый в 1990-е. Что и есть достижение. «Вот это у нас городское гетто, тут лучше не гулять». Примерно так. По наркомании, алкоголизму, психическим заболеваниям – что у нас? Где-то рост, где-то стабилизация в яме. «Пессимистам кажется, что мы упали, оптимисты знают, что мы летим». Привет оптимистам.

Если от низких тем перейти к высоким… Лишь каждый седьмой россиянин, если верить опросу ВЦИОМ, видит в своей работе хоть какой-то смысл, кроме денежного. Как-то это… даже с точки зрения «капитализации активов» не самое большое счастье. Есть подозрение, что в тоталитарном СССР энтузиазма было немного больше, чем 14 %. Ну если кому не нравится СССР – в США его больше. В Китае, наверное, больше. В Японии. Какие мы сейчас слишком… монетаристы, что ли. Никто не спорит, что 2000 рублей больше и лучше, чем 1000. Но хоть какой-то кайф в процессе получать все-таки принято! Хоть эпизодически, хоть немного. Ну или видеть смысл, который тебе видеть в кайф.

Просто чистым наемником можно быть только на краткосрочной дистанции, пусть даже это дистанция 10 лет, но эти 10 лет берутся касательно оставшейся жизни. «Вот отмучаюсь, потом оттянусь». Есть кусок жизни, который человек просто продает задорого, чтобы потом жить «на проценты с капитала», полностью и окончательно в личный кайф. Но жизнь все-таки марафон. Рано или поздно наемник получает свой капитал и отваливает от дела, в теплые страны, либо понимает, что никогда не получат… и дело теряет свой последний смысл. Чистый наемник, но работающий за гроши, – что может быть нелепее и бессмысленнее? Даже спиться-сколоться – логичнее хотя бы тем, что не очень-то разумная жизнь не затянется уж слишком надолго… В любом случае, нация не выдерживает. Нация бежит марафонским бегом, и ей нужны марафонские мотивации.

Есть такое сочетание слов – «человеческий капитал», не самое удачное. Не удачное, потому что люди все-таки люди, а капитал это капитал. В сочетании слов полагается, что люди не столько цель, сколько средство. Но положим даже, что средство, тем более, что средство проще оценить, измерить, понять… Так вот – как там наше средство? Оно оттачивается, шлифуется, становится сильнее и лучше? Или гниет под дождиком?

Александр Силаев, "Вечерний Красноярск"