Дорогие друзья! Сегодня у меня есть для вас две новости: хорошая и хорошая. Которую сказать вам первой? Пожалуй, что хорошую.
Наш любимый книжный обозреватель Дж. Стомпер улетел в отпуск, на третий закрытый международный конгресс книгочеев, вернется оттуда в самое ближайшее время, и будет радовать нас всех своевременными обзорами книжных новинок еще сильнее, чем прежде.
Ну что, готовы к хорошей новости номер три?
Знаменитый голландский романист Арнон Грюндберг написал роман про подростка, который имел пенис длиной в 3 сантиметра! И столкнул в пропасть с обрыва свою мать! /столкнул не грюндб., а подросток/
И понарошку получил за него премию «Anton Wachter» за лучший литературный дебют за последние 5897987 лет!
И, в общем, это самое веселое чтение, что попадалось мне на глаза на полгода вперед. Что может быть милее, нежнее, румяней и белее, чем история о пятнадцатилетнем мальчике, который жаждет безумной любви, обладая при этом маленьким членом, наивной душой, дрянными способностями к стихосложению и эмоционально нестабильными родственниками?
Как можно читать без Слез Любви (мда, сорвалась к четвертому абзацу обзора, позорище!) описания сексуальной оргии между нашим героем, его братом, и двумя девицами из Люксембурга?
- Ты еще не снял ботинки, – сказала Андреа.
- Может, я лучше останусь в них? – спросил Павел.
- Нет, – сказала Андреа, – мне больше понравится, если ты их снимешь.
Павел всегда носил ботинки на шнурках, которые, раз надев, он уже не снимал. Ботинки на «молнии» он не признавал.
Мы наблюдали, как Павел сражался со своими ботинками, и как Андреа, решившая ему помочь, вцепилась в шнурки, как безумная. Мы от помощи воздержались. Мне кажется, это было бы неприлично. Это ведь было их дело – останутся ботинки на Павле или нет.
- Там узел, – сказал я, когда это зрелище стало превращаться для меня в пытку.
Я взял со стола Павла ножницы, и он разрезал ими шнурок. Потом я вернулся к Милене и стал расстегивать рубашку. Может быть, на прикосновения и было наложено табу, однако нагота казалась мне более или менее обязательной…
Чем дальше мы погружаемся в чтение «Истории моей плешивости» (Почему плешивости? Не скажу, cекрет!), тем больше понимаем: перед нами не простая похабщина, а великая похабщина, написанная чудесным языком, поднимающая вечные ноющие темы о несчастных семьях, и подающая их под удивительно съедобным углом.
Отдельное наслаждение – детали и языковые конструкции «Истории». Не могу сдержать руки и цитирую:
Герр Георги верил в хороших людей; по крайней мере он допускал, что в людях есть что-то хорошее.
Говорили мы с ним не слишком много. Как-то раз я дал ему почитать несколько моих стихов, и он поощрял меня к тому, чтобы продолжать писать; впрочем, он был идеалист и всех поощрял к тому, чтобы что-то продолжать. Он был таким идеалистом, что мог бы воодушевить и на самоубийство, – в качестве продолжения ваших злоключений.
Такими, и такими же восхитительными, как те, буквами, «Плешивость» напичкана вся, от первой и до последней страницы с ценником от магазина «Книголюб» и подписью кассира (М или Р? Не разобрать).
В общем, в романе найдется, что почитать, даже самому искушенному гурману и интеллектуалу (пожалуй, все-таки Р).
Ну а в заключение данной оды, хочется перефразировать герра Георги, и сказать всем собравшимся здесь интервьюёрам прямо в камеру: я верю в хорошие книжки; по крайней мере, я допускаю, что в книжках есть что-то хорошее.
Анна Андерсен
