Не надо быть великим антропологом, чтобы однажды заморочиться вопрошанием: кто такие элитарии? По типу, по своей породе? Почему именно они? Откуда они?

Можно задуматься «сверху», и будет что-то общей теории элит или классового анализа. Можно поставить вопрос иначе, снизу и от частного к общему – «а чего за люди»? Чем таким их пометил бог или дьявол, что они вон там, а другие не там? Идиотское отвечание «потому что у них сила», «потому что власть» и прочая благая тавтология к рассмотрению не принимается. Ибо должно популярно растолковать, в чем именно та самая сила.

Философы и примкнувшие к ним товарищи написали про это не один том. Для удобства, да простится мне эта вульгарность, великих можно поделить на две группы. В теории элит, будь она научной или кухонно-бытовой, всегда будут, назовем их так, «романтики» и «отчужденцы».

Романтичные…

Начнем с первых. Фридрих Ницше описывает господина как носителя большей воли к власти, нежели в округе принято. Это не тавтология, ибо его «воля» и его «власть» отличаются от обыденно понятых. Обыденно понимаемая власть – предмет честолюбивых исканий, то есть столь же реальность, сколь и понты. «Чтобы люди уважали». Ну то есть богатство, чин – что еще люди ценят? По Ницше, речь идет о чистом влиянии, «понты не роляют», и влиятельнее скорее даже не тот, кто достиг чего-то в устоявшихся ценностях, а кто изобрел всем новые. Философ Рене Декарт, с которого в Европе пошли наука и техника, обалденно влиятелен. Наследник ста миллионов долларов, сложивший оные в банк и живущий по курортам на проценты, – мечта миллионов россиян и нероссиян – влияет разве что на непосредственную обслугу. Влиял скорее тот, кто ему сто миллионов оставил. Ницше ненавидел Христа, но вряд ли оспорил бы чистое влияние оного, хотя Христос, конечно, эталон честной «беспонтовости» – по-новорусски ли, по-американски.

Ницшевская воля – не наша обыденная. У нас это скорее ответственность. Мир как баня, в которой все парятся, но ломают себя, держатся. «Мужик свое слово держит», «надо, значит надо» и т. п. Могучее сознание – давящее бессознательные импульсы. «Хочется бухнуть, да не бухну», «хочется в морду дать, ан не дам», «тянет налево, а жене не изменю». Как-то так. По Ницше, скорее наоборот. Мера проактивности и мера отсутствия реактивности в действиях. Сделал, потому что хотел и у тебя сильные страсти, или потому что реакция – на требования государства, нудения родственников, рекламу по ТВ? Импульс твой или не твой? Вот если твой, тогда «господин», «элита» и т. п. Теоретически он допускал ситуацию, когда наверху были бы реактивные, «слабые могут править, потому их больше». Практически же считал эталоном воли – в его последних письмах это есть – прусское офицерство и еврейских банкиров.

Гегель был раньше Ницше, но как бы про то же. Раб стремится выжить любой ценой, господин скорее сдохнет, чем не будет господствовать. Один дерется насмерть, другой нет. Дерущийся насмерть, естественно, побеждает. А то как же?

Жорж Батай вообще отлил это в простую и немного людоедскую формулу: «Господин использует способность раба к труду благодаря своей способности к риску». А раньше всех про то же самое Гераклит, две с половиной тысячи лет назад. «Война отец всех вещей, одних она делает рабами, других свободными. Одни становятся богами, другие остаются людьми». Сошлись, подрались, кто сильнее рискнул – тот выиграл. Гераклита любил цитировать философ-гуманист Мераб Мамардашвили. В том смысле, что гуманизм – штука жестокая.

…и не очень

Это все, как сказано, романтичные версии. Ищущие основания в окрестностях таких вещей, как сильная страсть и личная доблесть. Совсем иначе элиту разумел Карл Маркс. Согласно ему, вообще, в конечном счете, правят не люди. Правят силы, отчужденные от людей, – традиции, государства, рынки. И есть люди, посредством которых эти отчужденные силы правят, и также люди, в интересах которых сие происходит. То есть правильно сказать не «элиты правят», а правление осуществляется посредством элит и в их интересах.

Тот же капитал с законом самовозрастания оного – штука объективная. Растет себе и растет, см. индекс РТС за последние 15 лет. Независимо от наших желаний. Но люди, благодаря субъективным качествам, делятся на две не группы – агентов и выгодополучателей процесса, – а пассивно-страдающую сторону. Вторых больше.

Сторону можно унаследовать от родителей, вместе с капиталами и связями. Можно выбраться на нее самому. Тут надо понять, куда клонится объективная линия, и предложить свои услуги. Предлагаешь услуги всегда конкретному лицу или группе, в конечном счете – истории. Будь то «сталинская индустриализация» или «чубайсовская приватизация». Речь, таким образом, идет об активном приспособленчестве под мейнстрим большой или малой истории.

Развитие, впрочем, идет не только всплесками, но и спадами. Спады – тоже мейнстрим. Страна в целом может чахнуть, но это тоже процесс, на одной из сторон которого можно лихо навариваться. Отсюда ощущение подлости или не подлости конкретных сегментов элит: кто-то встроен в нисходящие потоки, кто-то в восходящие.

Французский социолог Пьер Бурдье – о своем «активном встраивании». Лидером группы, по Бурдье, становится отказавшийся от личных особенностей и как бы выразитель всей группы. Говорящий от ее имени. Директор, депутат, президент. Обыватель может поражаться «серости» чиновников. Так они поневоле средние арифметические величины, отдавшие оригинальность за статус. Отчуждение-с. Еще вопрос, на каких общественных этажах корежит сильнее.

Можно ли как-то склеить «романтиков» и «приспособленцев»? Есть общее? У всех авторов элитарий – прежде всего агент. Чего-то не шибко очевидного массам (сильных страстей, общего блага, чуйки истории). Агент чего-то, от лица чего он может приказывать, но это «что-то» не другие люди, а некая «правда жизни». И есть запрос на приказ. Ибо если это не придет сквозь элиту, всем будет только хуже. Элита может быть жестока, но более жестоко ее отсутствие.

Александр Силаев, "Вечерний Красноярск"