Дела семейные

Когда-то на земле был такой патриархат, что нам и не снилось. Матриархат же взял свое не в воображаемом каменном веке, а… во вполне реальном двадцатом. Ныне же «институт семьи» обретается в разных причудливых формах. Сколько ему осталось?

По традиции

Мы чувствуем, что по традиции семья была «домостроевской», но многие даже не представляют, насколько. Жена и дети по определению считались не вполне людьми, и говорить об их правах было немногим менее странно, чем о правах крупного рогатого скота, с прописыванием прав этого скота в основном законе.

Так, например, в образцово-показательной цивилизации Древнего Рима муж имел право убить жену и детей без объяснения причин. Понятно, что так не делали на каждом шагу. Но можно представить себе, какая реальность вытекала из таких прав.

Отсюда, кстати, прекрасный стимул к женитьбе и размножению. Большинство людей, как сейчас сказали бы, «лузеры»: высшие страты любого общества менее населены, чем низшие. И вот, значит, обретается такой лузер… Чтобы почувствовать себя абсолютным монархом, ему надо совсем не много — жениться и размножиться. И властвовать в малом, но своем доме.

По-разному, как мы помним, общество относилась к «изменам». К мужским — терпимо, женщин — забивали камнями. Этому подводят этологическое объяснение (этология, напомним, наука не об этике — а о животном поведении, в том числе у людей). Мужская особь должна разнести свой ген по свету, женская — родить и воспитать немногих, но до конца. К тому же если пропитание семьи зависит от самца, ему важно, чтобы дети были его и вот этой самки. Своих детей — кормлю. От мужских «измен» ситуация тут не меняется, а женских — весьма и весьма. Такая вот этология.

Матриархат и социализм

Ситуация начинает плыть параллельно с разнесением по планете «свободы, равенства, братства». Левые революции — буржуазные, социалистические — форматируют общество на свой лад, и феминизм начинается еще до того, как в обиход входит само слово.
Как выглядит типовая русская семья в позднем Советском Союзе? Сначала договоримся, кого в семье считать «центром силы». По каким критериям? Ну давайте выделим: 1) контроль над семейным бюджетом; 2) контроль над воспитанием детей; 3) определение регламента общей жизни.

Всем этим вдруг стала заниматься женщина. «Ты мне получку сдай, а я тебе рубль в день на обед» (и если хочешь скинуться с корешами «на троих», останешься без обеда). Контролирует воспитание — не тот, кто возится с детьми каждый день. Возились испокон жены, а в элитах еще водились кормилицы, няньки и гувернеры. Но что решает кормилица и гувернер? Вот и жена примерно так же… «Мой сын будет это, вот это и вот так», — молвит граф и удаляется в покои. Сына он видит в день 15 минут, но мальчик знает, кто ему главный. С некоторых пор, однако, за «как будет» отвечает мама и бабушка. Как будет одет ребенок, в какую школу пойдет, что ему нельзя и что можно, и т. д. Ну и с общим регламентом — ясное дело. «Все приходят домой не позже десяти вечера». Понятно, какой стороне раньше была возможность погулять до утра — и в чьих интересах «комендантский час»? И началась грустная эра анекдотов про «скалкой по голове».
Мужик превращается в выжатую половую тряпку. Он, скорее всего, зарабатывает все еще больше жены, иногда — в разы. Но это мало что меняет. Наш эксплуатируемый трудится в режиме скорее барщины, чем оброка, и вся его производительность труда — псу под хвост («жене на колготки», причем колготки могут съедать и в 2, и в 3 раза больше — без видимых изменений «качества жизни»).

Самое забавное, что такой укрощенный самец — все менее интересен своей самке. Привлекательность этого существа падает прямо пропорционально степени его укрощенности, и тиран — что греха таить? — сексапильнее подкаблучника. А система штампует подкаблучника в масштабе подлинно промышленном, как она штампует булки и тапки.
Ну а ежели мужик не мужик, пусть хоть новый холодильник купит — все польза. Мусор там вынесет. Чем исправнее вынесет, тем более не мужик, следовательно — функция, чем исправнее функция — тем менее человек, и т. д. Ситуация заводится черной спиралью на понижение.
«Равноправие» полов как-то не складывается. Семья потому и семья, что это не конфедерация, а федерация или нечто унитарное. Договориться полюбовно по всем 1453 пунктам совместной жизни вряд ли возможно, как и изначально совпасть по ним, и всегда появляется «федеральный центр».

С соответствующими полномочиями. Смещение «федерального центра» и называется равноправием полов в новом обществе.
Однако новая федерация толком не удовлетворяет никого. И, как сказали бы политологи, центробежные силы берут вверх над центростремительными. Иными словами, тяга «разбежаться» становиться сильнее, чем тяга «слиться».
И если в XX веке семья принимала странные формы, то в XXI веке она… тихо отменяется.

Люди как фрагменты

Пугает слово «отменяется»? Скажем мягче: меняется и превращается. В то, что не является семьей по разумению как XVII века, так и XX. Семья — это что? Это солидарная ответственность, всего прежде. «Мы решили», «мы пришли», «мы отвечаем». Если Саша ночует у Маши или наоборот, оно еще не семья. Если кто-то где-то ночует каждый день — тоже не оно. Это называется: люди дружат. Если каждый день, то, видимо, дружат не только организмами, но и умами-душами («любовь»). Семья начнется с растворением в «мы»: солидарности до самоотречения. С нагромождения обоюдных жертв во имя единства, причем все считают это выгодным. С общего бюджета, имущества, ответственности по обязательствам и т. д. От «я за тебя заплачу» до «я за тебя жизнь отдам».

В «цивилизованных странах Запада» — никто не даст за другого ни жизнь, ни палец левой ноги. И не особо заплатит. Чем «цивилизованнее», тем более вероятно, что у супругов-сожителей будут раздельные кошельки, раздельные обязательства и раздельное свободное время. «Унитарное государство» обращается в «конфедерацию»: временный союз по интересам.
Далее выясняется, что интересов — много. И все на одного человека не завяжешь. То есть завяжешь, но будет менее интересно. Он же — не бог, не царь, не герой и не твое подобие — чтобы совпасть по всем номинациям. Быстро выясняется, что сексом лучше заниматься с одним, за жизнь базарить с другим, в магазин ходить с третьим, в ресторан с четвертым, а детей заводить с пятым. Нет, иногда оно совпадает. Когда и секс, и поговорить, и на одной территории уживаешься… Аплодисменты. Но чем дальше, тем оно будет реже. И даже такая синергия — не классический брак.

Классический брак — это когда нельзя развестись, даже если очень хочется, и ты знаешь это изначально (поэтому, кстати, лучше жениться не по любви, а по расчету — что в традиционном обществе понимали). Если общество начинает верить в «любовь» и в то, что надо жить исключительно «по любви» — практика развода неизбежна, не так ли? Далее неизбежность введения в норму так называемых «измен». Из допущения «измен» — это уже третий шаг — переход к той самой фрагментарности, кою мы описали.

То есть изначально убийцей «брака» выступила «любовь». Причем подкапывать начали еще романтики XIX века. И не надо — валить «семью» и «любовь» в одну большую сентиментальную кучу. Семья, как сказали бы марксисты, — это из «производственных отношений». Институт социального контроля и воспроизводства рабочей силы «сексам» и «любовям» скорее враждебный. Собственно, он помирает, ибо сейчас все контролируется и воспроизводится без него.

А любовь — это… Но это другая тема.