Наш добрый северный друг, писатель, журналист, главный редактор газеты «Эвенкийская жизнь» Марат Валеев предлагает свой вариант известной истории про неприличную птицу.
Марат Валеев
Морской попугай Яков
— Купи попугая, мужик! — дернул Максимчука за рукав на птичьем рыке пропойного вида мужичок. Перед ним в самодельной решётчатой клетке сидела на жёрдочке крупная нахохлившаяся птица с ярким, но потрепанным оперением. Попугай угрюмо дремал, смежив кожистые веки, а под одним его глазом отчётливо просматривался синяк — вот такой был большой попугай. А ещё огромный крючковатый клюв его был заклеен скотчем.
Максимчуку не нужно было никакой птицы — он на рынок приходил за червями для воскресной рыбалки. Но эта странная пара его заинтересовала.
— Хм! — сказал Максимчук. — А почему вы ему рот... то есть, клюв залепили.
— Да болтает чего попало, — честно сказал пропойца.
— А фингал у него откуда?
— Да всё оттуда же!
— Хм! — снова сказал Максимчук. — Птица довольно редкая. Откуда она у вас?
— От покойного братана осталась, — сообщил владелец попугая, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. От него даже на расстоянии разило перегаром. — Братан боцманом был, в загранку ходил. Этот всегда при нём был. Да вот братец-то недавно крякнул... То есть, концы отдал. А сироту этого передали мне. Якорем его кличут. Я зову его Яковом. Ничего, отзывается.
Услышав своё имя, Якорь открыл целый глаз, с ненавистью посмотрел сначала на пропойцу, потом на Максимчука, как будто хотел что-то сказать. Но лишь закашлялся и снова прикрыл глаз припухшим веком с синеватым отливом.
— Ну и пусть бы жил с вами, — пожалел птицу Максимчук.
— Не, мне он не нужен, — ожесточённо сказал пропойца и сплюнул себе под ноги. — Жрет много. И болтает чего попало, якорь ему в глотку.
— И сколько же вы за него хотите? — спросил Максимчук, всё больше проникаясь к попугаю сочувствием. Да и вообще, птица ему понравилась, и он уже решил для себя, что без неё с рынка не уйдет. Рыбалку можно отложить и до следующего выходного. А вот попугая может купить кто-нибудь другой.
— Да за пару тыщ отдам, — чуть подумав, сказал попугаевладелец.
«Почти даром!» — обрадовался Максимчук. А вслух с сомнением сказал:
— Дороговато что-то! Может, он и не разговаривает вовсе?
— Яшка-то? — обиделся мужичок. — Ещё как балаболит! Причём, все на лету схватывает.
— А как бы его послушать? — озабоченно спросил Максимчук.
Пропойца вздохнул с сожалением:
— Ну, ты сам этого хотел.
Он вынул попугая из клетки, прижал его одной рукой к груди, а другой осторожно отлепил уголок скотча с клюва.
— Петька, ты к-козёл, трах-та-ра-рах! — хрипло завопил попугай. — Где папайя? Где мар-р-р-акуйя? Жр-р-рать давай, алкаш-ш-ш, трах-та-ра-рах!
Находящиеся неподалеку торговцы и покупатели рынка ошарашенно закрутили головами, оглядываясь в поисках источника этого безобразия.
— Папайя, маракуйя! А больше ни хрена не хочешь, якорь тебе в ж...? — затрясся от злости Петька, заученным жестом залепил попугаю клюв и сунул его обратно в клетку. Якорь-Яков возмущённо закашлялся и попытался сдернуть крючковатым когтем скотч — он явно не выговорился, — и тут же получил щелбана от хозяина.
— Тут с утра ни в одном глазу, а ему маракуйю подавай! Да я её в глаза-то никогда не видел, из всех фруктов только солёный огурец и знаю. А ему, вишь ты, огурцы не нравятся. Привык там по заграницам бананы с ананасами лопать! Ну так что, мужик, берешь птицу, нет?
Максимчуку всё больше не нравилось малогуманное обращение алкаша с диковинной и, по всему, редкой птицей, и он решил спасти её от дальнейших мучений и возможной голодной смерти.
— На! — сказал он, протягивая пропойце две смятые тысячные купюры. — А попугая давай сюда.
— Да забери ты его! — безо всякого сожаления толкнул к нему клетку мужичок и, радостно хрюкнув, припустил к ближайшему павильону.
Самодельная клетка была очень тяжёлой и неудобной для переноски — и как только этот тщедушный алкаш припер её на базар? Максимчук решил не мучаться и, привязав Яшку за одну ногу завалявшимся в кармане куском рыболовной лески — на случай, если тому вдруг вздумается улететь, — вытащил его из клетки и понес к троллейбусной остановке на руках. Яшка же отчаянно завозился, зацарапался и, вырвавшись из рук, вскарабкался Максимчуку на плечо и там успокоился, победно озирая окрестности.
«А-а, видно, покойный боцман так и ходил со своим любимцем по палубе! — догадался Максимчук. — Ну, чистое кино». Попугая на плече он оставил, но заходить в троллейбус с ним не рискнул — мало ли какой народ там будет, — да и ехать до дома надо было всего-то пару остановок. Сопровождаемый любопытствующими взглядами прохожих и несколькими пацанами, пытающимися на ходу погладить Яшку, Максимчук через пятнадцать минут был дома.
— Господи, это кто? — изумлённо спросила жена Максимчука Катерина.
— Якорем его зовут! — с гордостью сказал Максимчук, пересаживая птицу с плеча на край холодильника. — Но можно и Яшкой. Очень редкий морской попугай... Купил вот по случаю. Будет жить с нами. Разговорчивы-ы-ый! — всех подружек тебе заменит. Ну, поздоровайся с моей жёнушкой, Якорёшка-дурёшка!
Яшка помотал залепленным клювом.
— А, ну да! — вспомнил Максимчук и осторожно содрал скотч.
— Полундр-р-ра! — хрипло закричал Якорь. — Трах-та-ра-рах! Сам дур-р-ак! Где папайя, где мар-р-акуйя, мать твою!!!
— Божечко ты мой! Похабник-то такой! — всплеснула руками Катерина. — Неси его, откуда взял.
— Это он просто голодный, — слабо засопротивлялся Максимчук, которому, если честно, хамство попугая тоже мало понравилось. — Сейчас мы его покормим, и он успокоится.
— А чего ты ему дашь? У нас нет ни папайи ни, прости, господи, этой, как ее, маракуйи! — запричитала Катерина. — Раз он морской, дай ему вон селедки!
— Да он морской постольку, поскольку жил с каким-то там боцманом, — объяснил Максимчук, роясь в холодильнике. Попугай, склонив хохластую голову набок, заинтересованно следил за ним. — Во, банан нашел! Будешь, банан, Яков?
Попугай взял уже привядший банан крючковатой лапой, клювом умело снял с него шкурку и стал жадно отрывать и глотать сладкую банановую плоть.
— Кайф-ф-ф! — наконец громогласно сообщил он и сытно рыгнул. — Молоток, с-салага! Тепер-рь бы бабу бы! Ну, иди ж-же ко мне, крош-ш-ка!
И уставился загоревшимся взглядом на жену Максимчука, а перьевой хохолок на его голове встал дыбом.
— Так он еще и бабник? — ахнула Катерина и покрылась лёгким румянцем — то ли от возмущения, то ли от смущения.
— Да ну, болтает чего попало! — криво усмехнулся Максимчук, хоть тут же почувствовал острое желание поставить этому мерзавцу в перьях еще один фингал. Где-то там, в глубине его души заворочался скользкий червь сомнения: что-то с этой птицей неладное. Мало того, что попугай оказался наглым матершинником, его болтовня к тому же еще выглядела вполне разумной, логичной. Но этого никак не должно быть — какие там у птицы могут быть мозги, кроме глупых птичьих? Однако Максимчук на всякий случай решил проверить Якова.
— Слышь, ты, урод — еще чего-нибудь ляпнешь непотребное, я тебе второй глаз подобью! — провокационно пригрозил он попугаю. Но тот и ухом, или чем там у него, не повел — как будто и не слышал вовсе своего новоявленного хозяина. «Ну, как я и думал — дурак дураком, — успокоился Максимчук. — Но какая всё же скотина, а?»
Яшка между тем задремал, по-прежнему сидя на краю холодильника. Максимчуки выключили свет и на цыпочках ушли с кухни.
-Ну и что ты будешь с ним делать? — растерянно спросила Катерина. — Во-первых, никакой кормежки на него не напасешься — вон он чего требует. Во-вторых — этот твой попугай такой охальник, что от людей просто стыдно будет. Уж и не пригласишь теперь никого, обматерит всех! А дети вот-вот вернутся из деревни — им-то какой пример будет?
— Да прокормить-то не беда, — почесал в затылке Максимчук. — Я бы его и к картошке приучил. Но то, что он отморозок — это ты в точку угодила. Такого уже не перевоспитаешь. Да, хоть и жалко, но придется его оставить в деревне у тещи. Завтра же поеду за Колькой с Танькой и заодно отвезу Яшку.
— Да маме-то он на фиг сдался! — запротестовала Катерина. — Выпусти вон его в окно, пусть себе летит на юга, за своими папайями и, как их там, маракуйями.
— Тёща, я думаю, найдет с ним общий язык, — язвительно сказал Максимчук (он имел в виду, что мама его жены, Серафима Григорьевна, в случае необходимости могла завернуть устный аргумент такой впечатляющей силы, что у её оппонентов тут же пропадала охота вести с ней дальнейшую дискуссию). — Да и поболтать ей будет с кем зимними вечерами. Так что всё, решено: везу попугая тёще в подарок!
...Глубокой ночью Максимчук проснулся от душераздирающего визга спящей рядом жены и еще чьего-то хриплого вопля. С бьющимся сердцем он включил ночник. На груди у Катерины сидел Яков. Одной лапой вцепившись ей в ночнушку, другой он теребил её за волосы и истошно кричал:
— Полундр-р-ра! Где бабки, ш-ш-шалава? Полундр-р-ра!
Максимчук ударом подушки сбил попугая на пол и тут же накинул на него одеяло.
— Убью-ю, х-хгады! — приглушённо вопил Яков, пытаясь выпростаться на волю. Вдвоем они еле скрутили озверевшего попугая, заклеили ему клюв и затолкали до утра в плательный шкаф.
Катерина вся тряслась. Она накинулась на Максимчука, яростно молотя его куда попало кулачками:
— Ты кого привёл в дом, сволочь?
— Не привёл, а принёс! — вяло отбивался и сам не на шутку перепугавшийся Максимчук. — Ну, всё, всё, успокойся! Уже светает, через пару часов я выеду, и ты больше этого урода не увидишь.
...Тёща птицу благосклонно приняла. Чтобы не вызывать у детей вполне законного интереса к диковинному попугаю, Максимчук им просто не показал его, а попросил Серафиму Григорьевну, пока они будут собираться домой, закрыть Яшку в птичнике. Тёща так и сделала.
Позвонив ей через неделю, Максимчук между делом спросил:
— Ну, как вы там с Яковом уживаетесь?
— А чего мне с ним уживаться? — Максимчук даже на расстоянии увидел, как Серафима Григорьевна недоумённо пожала полными веснушчатыми плечами. — Я его из птичника вытащить не могу...
— А почему? — удивленно спросил Максимчук.
— Почему, почему! — хихикнула тёща. — У меня как раз перед твоим приездом хорёк петуха задавил. Вот твой Яшка у меня теперь заместо него. Такой, слышь ты, знатный топтун — куры у меня аж по два яйца сносят разом!
— Да не может того быть! — потрясённо сказал Максимчук . — Это же против всяких биологических законов. Он же попугай!
— Сам ты попугай! — рассердилась тёща. — Говорят тебе: топчет моих курей, значит, топчет. Да еще орёт при этом дурным голосом! Подожди, как же он кричит-то, язви его... А, вот: «Полундр-ра-ра!» — орёт. Так что спасибо тебе, зятёк, за ценную птицу!
— Да не за что, — сказал Максимчук. И аккуратно положил трубку.
