«Сон разума», Габриэль Витткоп

«Сон разума» — изданный в 2003 году во Франции и недавно переведенный сборник рассказов Габриэль Витткоп. Той самой писательницы, что умудрилась возмутить и взбаламутить в 1972 году французский литературный мир, привыкший в ту пору ко всему, своей повестью «Некрофил». Это была выполненная в форме дневника история некоего мужчины, наслаждающегося телесной близостью с мертвыми, самым «шокирующим» в которой было даже не трепетное и детальное описание специфических половых утех, а то, что секс с трупами, при всех попытках опрокинуть его в символическое пространство метафор, так и оставался сексом с трупами.

За довольно долгую писательскую карьеру интерес Витткоп к не самым легко произносимым сторонам человеческой природы только возрастал, а специфика толерантности постепенно вытеснила ее творчество куда-то на периферию литературного процесса. Разумеется, миниатюрная, к тому же изданная посмертно, книжка, никакого скандала уже не вызвала. Что оказалось даже к лучшему — на лаконичное, и без дураков чуть ли не самое совершенное произведение «злой старухи» можно посмотреть взглядом, не замутненным ни гневом, ни экзальтацией.

«Сон разума» — это шесть новелл, плотная интровертная проза, которую объединяет чуткость к мельчайшим душевным оттенкам (Витткоп любила Пруста) и непоколебимая поэтичность слога (очень-очень любила). Заглавная новелла — рассказ о парочке эксцентричных эстетов, которые в канун Рождества опаивают шампанским уродов, нашедших приют и спасение от ярмарочной участи в католическом монастыре. Ураган алкогольных паров срывает с карликов, микроцефалов, больных фомокелией и гипертрихозом, даунов и сиамских близнецов маску скорбного смирения. «Привязанные к одинокому наслаждению, замкнутые в постоянной фрустрации полового чувства, питомцы — или, если хотите, заключенные R. — казалось, в первый раз познали распущенность». Другая история называется «Живот» — это то, чем стала для Клемана его беременная и давно нелюбимая супруга Мадлен, «будто названная в честь печенья». В этом Животе концентрируется вся ненависть застывшего в нерешительности и стыде супруга, отблески внутреннего ада которого вот-вот вырвутся наружу. «В нем закипает желание ударить, убить — неудержимый порыв, который он вынужден все же сдерживать. Он запирается в библиотеке и, склонившись под опаловым абажуром, неумело рисует шары, глобусы и грушевидные округлости, а затем протыкает их пером, разрывая бумагу и яростно разбрызгивая чернила». Ну и для полноты картины: дочь соблазняет любовниц своего отца, маленькую девочку отдают в бордель с гастрономическим уклоном (намек на прежний роман «Торговка детьми»), больной и одинокий человек совершает грациозное самоубийство, и так далее.

Габриэль Витткоп была тем редким в наше время критиком, который не разменивается на обнажение социально-этических частностей или оскалов капитализма, замахиваясь на нечто большее — просвещенческие идеалы и гуманистическую логику развития цивилизации. Ее проза — это разрыв мировоззренческого шаблона, «внезапный сбой в мифологическом механизме, укорененном в своих противоречиях». Витткоп не то, чтобы в каждом абзаце воспевает энтропию во всех проявлениях, от бытового до экзистенциального. Скорее, она просто смотрит на нее с настолько живым и беспристрастным любопытством, которое кажется предрассудительным. Просто потому, что подобный способ мышления не числится ни в одном из рекомендованных регистров символического порядка. И цензурных тисков не требуется — достаточно торжества биополитики. Причем эта обескураживающая художественная искренность проявилась в ее творчестве не сразу.

Ее скандальный «Некрофил» был, пусть смелым, но все-таки аттракционом для либертинов. Экспериментом по нахождению той территории, которой в современной культуре почти не осталось — полного неприятия, после которого остается только заключение в тюрьму Мадлонетт. Нарочито барочный стиль, высоколобые аллюзии на «священных монстров»: от хронического узника маркиза Де Сада до другого завсегдатая тюрем Жана Жене. Но чем дальше, тем больше в творчестве Витткоп исчезает эта специфически-ироничная отстраненность: найдя этот ускользающий островок трансгрессии, она решила там обосноваться.

Если эксперимент и продолжился, то уже под воздействием таких высоких духовных температур, которые совсем немногим из сонма «проклятых поэтов» второй половины XX века были доступны. Потому что одно дело восхищаться графом Лотреамоном на богемной тусовке, и уже совсем другое — отважиться подпевать Мальдорору. Габриэль Витткоп смогла: во «Сне разума» ее голос особенно вкрадчив и бодр, словно приглашает проснуться и детально рассмотреть каждое чудовище, от которого обыкновенно отводят взор. «Все происходит сообразно мотивам, сформулированным в прошлом, настоящем, будущем, — структура, именуемая Вечностью. Нужно лишь более или менее энергично включиться в это развитие, как только покажется, будто различаешь его рисунок».