24 мая исполнилось бы семьдесят лет Иосифу Александровичу Бродскому. Вспомним, помянем, поговорим.
Меня по молодости неоднократно упрекали, что стихами я под Бродского кошу. Не обижался. Во-первых, под Иосифа Александровича и закосить не грех, во-вторых, под кого я кошу, я сам знаю. А те, кто сравнивают, пусть читают больше (так я мысленно отвечал).
Впечатление от чтения стихов Иосифа Александровича в те годы (когда он уже был лауреат) было примерно такое: «Как! Этот человек всю жизнь делал, что хотел, что ему нравилось, а ему еще и премии дают!» Это же и единственный урок, извлеченный мною из творчества ИАБ-го: «Будь собой, никого не слушай, не гнись, не пристраивайся, а дальше уж как получится. Но если ты выиграешь, ты выиграешь ВСЕ». В моем понимании такая установка очень похожа на установку свободного человека. Да, именно благодаря Иосифу Александровичу я стал свободен. Свободен и до сих пор.
Потом странным символическим образом моя скромная земная дорожка коснулась уже многолюдной жизненной трассы Иосифа Александровича: моим мастером в Литературном институте совершенно неожиданно стал Евгений Рейн, который тогда звучал и раскручивался исключительно как учитель Иосифа Александровича, благодаря постпремиальным благодарным словам последнего.
Многие сокурснички завидовали, что у меня такой мастер. «Ну как же, у тебя и у Бродского один литературный учитель! Ну и вообще — Рейн! Это тебе не какая-нибудь Олеся Николаева». Я ж не чувствовал ни гордости, ни ответственности. Причина — в третьем абзаце: «Будь собой, делай, что хочешь, а на то, что будет — плевать». Рейна я как поэта не ценил совсем (правда, спустя десятилетие обнаружил, что у Евгения Борисовича очень приличная «вспоминательная» проза), да и Бродским тогда настолько мозги прожужжали, что у нас на семинаре вполне официально поднимался вопрос запретить употреблять в обсуждениях эту фамилию (Рейн тогда пошутил: «Не будем упоминать Бродского всуе»).
Действительно, с Бродским сравнивали всех и вся. Подражателей была масса, но многие попадали под это сравнение безвинно, по инерции. Что было делать: на Бродского ориентировались, с него брали пример (не только литературный), его авторитет был огромен, пожалуй, даже крупнее Солженицынского (Александр Исаевич тогда уже стал мельчать, учить нас жизни, а кто это любит?). Бродский же не учил ничему, говорил, что хотел и поступал точно так же. В те времена он был и причиной многих сумасшествий даже среди людей, не относившихся к его поклонникам. У одного моего приятеля, сокурсника по литинституту, поэта ИТ в конце первого курса просто сорвало крышу — ему примерещилось, что Бродский срочно его вызывает в Нью-Йорк, как самого великого из живущих русских поэтов. Ему, конечно, не верили, но все же бредням его внимали, а кое-кто и скрежетал зубами: «Ну почему не меня в Нью-Йорк, к Бродскому». Так всем тогда хотелось признания, одобрения Иосифа Александровича.
Это потом стало известно, что сам ИАБ относился весьма легкомысленно к другим авторам, поощрял всех подряд, поощрительно отвечал на письма, впоследствии в умелых руках превращавшиеся чуть ли не в благословения мэтра. Пример умелых рук: поэт Регина Дериева, спервоначалу печатавшаяся исключительно с предварительным письмом Иосифа Александровича, причем в письме этом никакого особого восторга великий поэт не высказывал, просто сдержанно поддержал. Есть, как я слышал (не видел) письмо от Бродского и у нашего Ник. Ник. Еремина, но что-то наш сибиряк такой прыти как Дериева не проявил и нигде с этим письмом не пробился.
Есть мнение, и я с ним согласен частично, что Бродский, без сомнения перевернувший русскую словесность, утвердивший на литературной карте петербургскую школу в противовес советско-гламурным евтушенковско-мажорным московским поэтам, принес помимо своих прекрасных стихов нашей литературе и много дурного, в частности, своротив с пути истинного многих и многих приличных авторов, попавших под его влияние и утративших индивидуальность. Полагаю, что это истинная правда, многие пошли за Иосифом Александровичем, пошли да и сгинули. Но уж он-то тут явно ни при чем. Кто нам сказал, что жизнь — это порхание желтокрылой бабочки над янтарно-зеленым лугом? В ней, в жизни и влияния, и искушения, и ошибки, и провалы случаются. Будь собой, не гнись, не пристраивайся, отвечай сам за себя. А если ты не способен противостоять соблазнам и страхам этого мира, что ж, погибай, тут ничего не поделаешь. Придет другой, посильнее. Так что и об этих, свернувших, не стоит жалеть. Самим бы удержаться на ниточке.
О его смерти я узнал во время утреннего пересменка, когда работал сторожем на одном из красноярских автодорожных предприятий. Перед приездом сменщика я всегда включал телевизор, чтобы лучше проснуться, и там в новостях сообщили. Мне, старому цинику, почти каждая смерть лишь повод выпить да пообщаться, но здесь «отметить» не захотелось. Уж слишком рано, слишком дорого и близко, слишком ценно казалось то, что ушло.
В Бродском люблю его негативные высказывания о писателях, почти всегда матом. Они очень точные и хлесткие, хотя часто с ним не согласен. К примеру, мне очень близок и понятен Кундера, и я не понимаю, в каком приступе русофильства Иосиф Александрович его назвал ... Неплохо отношусь и к Тони Моррисон, писательница она хреновая, но по теме, по накалу внутри ее черного мира, вполне впечатляет. В каком приступе расизма Иосиф Александрович ее обозвал ..., также не могу уразуметь.
В стихах Бродского до сих пор никто ничего не понимает, я в этом убежден абсолютно. Понимания этого никогда и не было. Поэтому как относиться к нему, люди не знают. Любить они это не могут (непонятно), гнобить и ругать тоже (весь мир хвалит, неохота в дураках оказаться). Единицы, конечно, есть, понимающие ИАБ-го, но они единицы и единицами и останутся — поэзия Бродского категорически элитарна.
На Бродском же я понял старую истину: стихи поэта начинаешь понимать, сугубо приняв его законы. Заодно и разработав свои. И тогда ты уже сам знаешь, что у того-то хорошо, а что плохо. Я знаю, что у Бродского плохо, ну или скажем «не очень». Для примера, «Венецианский цикл» не очень.
Говорят, у Бродского было приличное число женщин. Почему-то никогда в это не верил. Возможно, потому, что в раннем, незрелом возрасте считал всех поэтов святыми. Причем женщины Бродского были самыми лучшими — говорят. Самыми умными, тонкими, красивыми и т.д. А вот этому верю. На всякую мелочь Бродский бы не повелся.
Бродский — это друзья, дружба. Одно из наших человеческих качеств, которым я всегда восхищаюсь и из-за которого страдаю частенько. Думаю, Бродский был потрясающий друг, в его «пробивании» на нобелевскую премию Шеймаса Хини и особенно Дерека Уолкотта было больше дружбы, чем литературной необходимости. Хотя Евгений Рейн рассказывал о своей поездке в Венецию, на съемки известного документального фильма о Бродском, что Ёся жил в королевском отеле, а он, его учитель, Евгений Рейн, в третьеразрядной гостинице, лишенной комфортных звезд, в соседстве с марокканскими гангстерами и проститутками. Разве друг допустил бы такое? — восклицал Рейн (не знаю, не знаю... Я бы допустил — "Будь собой, не гнись, не пристраивайся и пр. Хочешь прежнего дружбана поставить на место — поставь. Пусть поймет, наконец, кто есть кто)
Прежде, в советские годы, стихи Бродского ходили в распечатках. С той поры помню один стишок, но никогда не встречал его в книгах. Так что теперь сомневаюсь, а Бродский ли это (знатоки, а я уверен, они есть, помогите. Прошу прощения, набираю по памяти):
* * *
В одиночке при ходьбе плечо
Следует менять при повороте,
Чтоб не зарябило и еще,
Чтобы свет от лампочки в пролете
Падал переменно на виски,
Чтобы глаз не чувствовал суженья...
Это не спасает от тоски,
Это не спасает от тоски,
Но спасет от головокруженья.
Антон Нечаев
