Как с сожалением говорит известный джазовый пианист Григорий Файн, молодежь в нашей стране без особого интереса реагирует на слово «джаз». Но лишь потому, считает Григорий Анисимович, что имеет слабое представление об этой музыке. Сам он тоже когда-то был далек от джаза, мечтал о карьере академического музыканта. Знакомство в 15 лет с творчеством великого джазового пианиста Оскара Питерсона перевернуло его представление об этой музыке.
И все-таки почему, на ваш взгляд, очень мало молодежи в России интересуется джазом?
В нашей стране так исторически сложилось. Мы пропустили джаз, прошли мимо него. Советская власть его сразу отвергла, за все годы ее существования у нас побывало максимум 5-6 известных джазовых ансамблей. В то время как в Европе перебывали все звезды джаза из Америки, и теперь там много своих талантливых музыкантов. Я сам свои диски пишу в основном в Англии и Канаде.
Но ведь и у нас в советское время проводили немало джазовых фестивалей, разве не так?
Проводили. Но, во-первых, нельзя сказать, что их было больше, чем на Западе. А во-вторых, качество наших музыкантов тогда оставляло желать лучшего, говорю об этом с полной ответственностью. Когда я был молод, просто невозможно было найти хорошего контрабасиста, их было 4-5 на всю страну. К счастью, сейчас хорошие музыканты появляются. У меня у самого в программах участвуют музыканты, которым нет еще и тридцати, и они профи. Хотя с американцами очень трудно соперничать. Качество аранжировки, исполнения — там все это настолько высоко, что нам до них еще очень далеко. И, например, сыграть сольную джазовую программу на рояле в России могут очень немногие. Думаю, всего лишь трое — Валерий Гроховский, Даниил Крамер и я. Так что, как видите, с джазом у нас далеко не все гладко.
Григорий Анисимович, а связано ли это как-то с нехваткой педагогов, обучающих джазу?
Проблема не в этом. Джаз у нас преподают — хотя, возможно, и недостаточно широко. Но, если откровенно, ему нельзя научить, можно только научиться. Потому что джаз требует от музыканта очень много самостоятельных усилий, инициативности, все приходится осваивать самому.
Если у человека нет дара импровизации, в джазе ему делать нечего?
Что такое дар импровизации? Это умение оторваться от заданности, от нот. Но самое главное в нашем деле — чувство ритма, свинга. Почувствовать его трудно, но это основное качество джаза и главный камень преткновения для всех музыкантов, особенно для классических. Они воспитаны на том, что сильная доля — первая, а в джазе сильная доля вторая. Классика — искусство рафинированное, в нем все выписано настолько, что не убавишь и не прибавишь. А джаз — искусство экстатическое, где условия игры, как в шахматах. Это небольшая форма, почти всегда одинаковая, всегда повторяющийся гармонический квадрат. Но в этих рамках мы должны уметь существовать. Потому что, как у нас говорят, можно очень легко вылететь из квадрата. Если у вас нет чувства формы, чувства свинга, может случиться так, что барабанщик начинает играть соло, а вы перестаете понимать, где находитесь.
И, конечно, джаз — это негритянская блюзовая культура, блюзовая интонация. Нужно уметь этими красками и интонациями изобразить мелодию, которая, возможно, не совсем джазовая. Например, джазовый стандарт Autumn Leaves. На самом деле это французский шансон, который вообще вне ритма. А его можно исполнить и в свинге, и в латиноамериканских ритмах, в том же блюзе и т. д. Вот эти две составляющих — чувство свинга и умение грамотно использовать блюзовые интонации — и рождают джаз.
Насколько важно для джазмена, по вашему мнению, академическое музыкальное образование?
Я считаю, что оно необходимо. Я сам начинал как академический музыкант. В шесть лет пошел в музыкальную школу, потом окончил училище, Гнесинский институт. Играл очень сложные произведения, даже стал лауреатом первой премии конкурса Кабалевского в 1967 году, он сам мне ее вручал. И именно это позволило мне надеяться, что я все-таки освою стиль моего кумира Оскара Питерсона. 45 лет изучаю его творчество. Что-то мне удалось...
Кстати, чем он вас покорил?
Питерсон был супервиртуоз. Человек, сильно одаренный от природы, с потрясающим чувством свинга и блюза. Кстати, впоследствии он и других музыкантов оценивал по этим двум меркам. И помимо природного дара у него еще была такая черта как перфекционизм — сам не расслаблялся и другим покоя не давал. Еще в юности отец разрешил ему заниматься джазом при одном условии — Оскар должен был стать самым лучшим джазовым пианистом, а не одним из лучших, not second best. И он поклялся себе, что добьется этого, даже если придется заниматься день и ночь.
А еще он был блестящий композитор и импровизатор. Когда я еще в детстве его слушал, не мог поверить, что человек способен так импровизировать. Питерсон записал 400, а может даже и 500 дисков — больше, чем кто-либо. И все они — настоящие шедевры, потому что в каждом из них совершенно оригинальная и очень сложная аранжировка.
Как ему удалось сделать столько записей?
Ему повезло встретиться с великим продюсером Норманом Гранцем, который дал ему полный карт-бланш — организовал гастроли по всему миру, отдал в его распоряжение свою частную студию, где Питерсон мог работать сколько хотел. Именно поэтому он сумел достичь столь высоких результатов, возвысить джаз от концертно-прикладной музыки до уровня академической. У этого талантливого человека были идеальные условия для работы, ни один музыкант его круга их не имел, никогда.
Вам довелось с ним встретиться?
Да, даже переписывались немножко, незадолго до смерти он прислал мне свою книжку с автографом «Джазовая одиссея Оскара Питерсона». Договаривались вместе поиграть, но... Я слишком поздно выехал за границу, в сорок лет. А Питерсону, когда мы встретились, было 56. На следующий год у него случился инсульт, он потерял возможность играть левой рукой. Правда, он все равно 15 лет после этого играл. Но нам с ним на сцене встретиться так и не довелось. Зато я посвятил ему свой последний двойной альбом, он называется Fine Plays Peterson. Дерзко, но настал момент, когда я решился это сделать. На одном — его оригинальные темы, на другом — часть его хитов. Мне повезло, я записал эти композиции с барабанщиком Мартином Дрю, который 30 лет проработал с Питерсоном, знал его постулаты и чувство стиля. В общей сложности я записал с ним пять дисков. К сожалению, он тоже недавно скончался...
Старшее поколение джазменов уходит, а чем джаз привлекает нынешних молодых музыкантов, как вы считаете?
Понимаете, джаз — это не только музыка, но еще и самоощущение. Умение импровизировать, играть не только по нотам — джаз дает музыканту уверенность, чувство собственного достоинства. Это было всегда, и так будет до тех пор, пока существует джаз. Быть импровизатором — значит, быть выше тех, кто играет лишь по нотам, это совершенно другая профессиональная категория. Поэтому молодым ребятам нравится быть в джазе, они испытывают удовольствие от того, что у них получается играть эту непростую музыку.
Елена Коновалова, интернет-газета Newslab.ru
Фото Александра Паниотова
