Литературный критик Виктор Топоров — фигура противоречивая и знаковая для нашей словесности. Одни считают его «современным Белинским», настоящим камертоном литературного вкуса, определяющим истинные репутации и достижения. Другие презрительно называют «литературным скандалистом», и не зря: практически каждый текст Топорова вызывает либо бурную полемику, либо серию скандалов, чаще всего бессмысленных — свои аргументы Топоров формулирует блестяще и противостоять его полемическому задору сложно. Тем более критик — лишь одна из регалий поэта, переводчика, писателя, преподавателя, главного редактора издательства «Лимбус-пресс» и соучредителя литературной премии «Национальный бестселлер» Виктора Топорова.
Виктор Леонидович, как вы оцениваете сегодняшнее состояние российской литературы?
Как нормальное, с несколько нисходящей тенденцией. У меня нет алармистских настроений, нет эсхатологических предчувствий. Но в то же время то, что сегодня в литературе происходит, мне не нравится.
Ну, это видно по вашим критическим заметкам. Всегда было интересно узнать — вот эта репутация «анфан-террибля», человека, занимающего вакансию злобного критика, который всех ругмя ругает и со всеми портит отношения, — насколько тяжело с этим жить?
Если вы хотите спросить, бьют ли мне морду, отвечу- нет, не бьют. Существует три способа борьбы с критиком Топоровым. Первый — это бойкот и замалчивание. Самая, в общем, эффективная стратегия, но она никогда долго не выдерживается. Второй — это попытка полемики, что у моих оппонентов тоже не очень получается. И третий (скорее даже это между первым и вторым) — это такое «обтекание»: мол, мы учитываем его мнение, мы его слышим, но сами делаем все по-своему.
Что такое вообще литературная критика?
Знаете, я думаю, что само сочинительство, литературное творчество — это занятие маргинальное. А критиковать — это маргинальное от маргинального, производная.
Но ведь у литературного критика должны быть критерии, методы оценки текста, своя система координат? Как вы решаете, что вот эта книга вам нравится, а эта — нет?
Значит, моя система фильтров не пропускает большинство из того, что приходится потреблять.. Здесь не может быть определенного ответа. Критика — занятие чрезвычайно субъективное. Одному нравится арбуз, другому свиной хрящик. Не существует и не может существовать единого критерия для всех критиков, потому что тогда не существовало бы критики, а был бы тест, ЕГЭ: ставим плюсик в нужной графе, считаем баллы. В литературе другая бухгалтерия. Есть, например, критик Данилкин и критик Роднянская. Дайте им одну и ту же книгу — будет два разных мнения, причем написанные с разной степенью таланта, убедительности и погруженности в материал.
А если эту книгу прочтет критик Топоров?
Будет еще одно мнение. Но необязательно все три мнения будут различаться. Потому что тут вопрос не только вкуса, но и опыта, культуры, общей эрудиции, как в старые времена говорили — начитанности.
Но ваши суждения о книгах, мягко говоря, отличаются резкостью. Вы и мемуарам своим дали подзаголовок «Записки хулигана».
Это ерунда на самом деле. Это как раз от ненормальности нашей литературной жизни. Многие ведь не понимают, что так, как пишу я, на Западе пишут все нормальные критики. У человека есть право писать то, что он думает. И если прочитанная книга его раздражает, если ему жаль потерянного времени, — уж будьте уверены, он выскажется так, что мало не покажется. Меня называют «литературным хулиганом» не потому, что я такой на самом деле, а потому что других «хулиганов» нет. Вот это как раз плохо. Хуже всего, когда критик делает перед писателем книксен, поглаживает его, треплет по щечке — утютю, мой маленький, вместо того чтобы сказать — книга г..но, писатель исписался, пусть лучше на огороде лук выращивает. Это правда, и это правда про многих нынешних писателей, но кому нравится, если про него так говорят? Гораздо проще объявить сказавшего хулиганом, тогда вроде бы его слова к тебе не имеют отношения.
А вам приходилось сталкиваться с цензурой? Редакторы ведь не такие смелые, как вы, могут текст порезать...
Могут. В «Часкоре», куда я пишу свои заметки, редактор время от времени выкидывает две-три самых жестких фразы. А вот единственный ресурс, где мои тексты идут без правок — это, как ни удивительно, «Актуальные комментарии», вполне себе прокремлевский ресурс. Но там другая стилистика, там, например, я в тексте не могу матом выругаться.
Виктор Леонидович, недавно прошло вручение «Супернацбеста», то есть своего года награждение «книги десятилетия». И получил ее Захар Прилепин с книгой «Грех». Вы согласны с тем, что это действительно книга десятилетия?
Не согласен. И даже лучшей книгой у самого Прилепина ее не считаю. Мне вообще не хотелось бы комментировать тему «книги десятилетия». Сейчас это модная тема, вот «Русский Букер» собирается вручать «Букер Букеров», но я не уверен, что у них есть для этого деньги... Как вообще выбирать книгу десятилетия, по каким критериям? «Нулевые» было интересным временем, но 2000-2005 и 2006-2011 — это две разных страны, два разных мировосприятия, две разных литературы. И книги их символизирующие, разные. Для меня книга-символ первой половины «нулевых» — это «Господин Гексоген» Проханова, а вот вторую половину символизирует скорее «Каменный мост» Александра Терехова. Но такой книги, чтобы все десятилетие...нет, такой книги я не могу назвать.
И тем не менее интересные книги выходят.
Меньше чем раньше, и меньше чем хотелось бы. Мы присутствуем при процессе нарастающей дебилизации населения, которому вместо книг давно уже предложено множество других форм досуга. Сейчас уже книги начали печатать крупным шрифтом, чтобы читатель не напрягался. А скоро перейдем к книжкам с картинками, к идиотским комиксам для первоклассников.
Вы ждете нового литературного подъема, нового прорыва в литературе?
Этого никто не может знать. Ни критики, ни писатели, ни издатели. Революции не совершаются по плану. Сейчас с книгами происходит разные экспериментальные вещи — айфоны, букридеры, всякие интертекстуальные штуки... Но не факт, что именно они вызовут возрождение новой словесности, не факт. И никто не скажет, какую литературу мы будем читать через десять лет. Может, появятся новые имена, о которых сегодня никто не слышал, а может, будем читать пятисотую книгу Пелевина и убеждать себя, насколько это хорошо...
Не любите Пелевина?
У каждого писателя есть свой срок годности. У Пелевина он истек лет 15 назад. Вообще я стараюсь не писать о модных писателях. Потому что модный автор на какое-то время становится властителем дум, получает внимание публики, зарабатывает деньги. А есть множество писателей камерных, малоизвестных, которых читают несколько десятков человек. И никто не знает, как высоко их вознесет потом судьба, нередко — посмертная. А может, они так и останутся писателями для узкого круга, никому не известными.
А как сегодня стать популярным писателем, есть такой рецепт?
Нет такого рецепта. Каждый автор, который хочет добиться успеха у публики, прежде всего должен задать себе вопрос: у какой именно публики? Потому что читательская аудитория в последние десять лет сильно структурирована, разделена, распалась на сегменты. Это спасибо маркетологам книжного бизнеса, которые развели таки читающую публику на группы потребителей, и каждая теперь читает свое. То есть если вы собираетесь писать детективы, надо знать, какие темы принимаются публикой, читающей детективы, и на каком языке с ней надо говорить. Если решили писать интеллектуальную прозу — то же самое, посмотрите, какие темы там приняты, а какие раздражают. Раздражает все непонятное, чужое, непривычное. И весь эпатаж — это игра в одни ворота: у аудитории есть запрос на эпатаж, и она его получает.
А если бы сейчас вновь создали союз писателей, по типу советского, кто бы, по вашему мнению, его бы возглавил? Кто бы стал Горьким для современной российской литературы — одновременно и маститым автором и чиновником от литературы?
Ну, я думаю, что на подходе Прилепин (смеется). Сейчас, я боюсь, стал бы Быков, но на подходе Прилепин.
Вы очень жестко написали о присуждении Дмитрию Быкову премии «Нацбест» (Дм.Быков получил премию «Национальный бестселлер» за роман «Остромов, или ученик Чародея» — прим. Newslab). Известно, что вы были одним из основателей этой литературной премии. То, что ее получил Быков, говорит о том, что с «Нацбестом» происходит что-то не то?
Да ничего подобного. В данном случае произошел технологический сбой. Потому что мне следовало по ряду причин это произведение снять, а я его не снял. А выяснилось, что наша хорошо придуманная премия совершенно беззащитна конкретно против Дмитрия Быкова. Потому что честно его кто-нибудь выдвинет. В любом честном репрезентативном жюри найдутся два-три человека, которые за него проголосуют, в любом малом жюри, состоящем из людей, далеких от литературы, найдутся люди, которые проголосуют только за имя.
А из тех книг, которые были в шорт-листе «Нацбеста» и проиграли быковскому роману, у вас лично были свои фавориты?
Мог получить любой. Я думал, что его мог получить или Елизаров с «Мультиками» или Рубанов с «Психоделом», я болел за Фигля-Мигля, потому что это очень удачный проект, но я не могу себе позволить болеть за какую-то книгу... Но лозунг нашей премии «Проснуться знаменитым!» лучше всего подходил именно к книге «Ты так любишь эти фильмы», написанной Фиглем-Миглем.
Рубанов, Прилепин — это новое литературное поколение или все-таки достаточно самостоятельные авторы? Сформировалось ли новое поколение в российской литературе?
Ну конечно, сформировалось. Более того, оно уже застоялось, его надо вытеснять более молодым, и последняя инициатива премии «Дебют», поднявшей возрастной ценз участников до 35 лет — это показатель плохой. Это признак застоя, который сегодня есть в литературе. Мы видим проявления философии трамвайного пассажира: полный трамвай народу, люди рвутся туда, те, кто внутри, кричат — проезжай дальше, не открывай двери, еще одну остановку! Вот эта «лишняя остановка» — это для литературы плохо.
Вы в свое время выводили в свет молодых писателей, новые имена, новые таланты. Как сложилась их судьба? Например, что стало с Ириной Денежкиной, которую после выхода книжки «Дай мне!» с вашим предисловием объявили голосом нового поколения?
Случай Денежкиной был особым случаем. Был такой итальянский певец, Робертино Лоретти, который пел, пока у него с возрастом не стал ломаться голос. И вот такие же творческие мутации произошли с Денежкиной. Все ждали-ждали, что с ней произойдет, а произошло то, что она вернулась в свой родной Екатеринбург, пошла на курсы вождения, вышла замуж за своего инструктора, родила двоих детей. Ну и слава богу, пусть у нее все будет хорошо, может, она в сорок лет еще снова начнет писать.
Аркадий Суховольский для интернет-газеты Newslab.ru
