Содержимое портфолио заокеанского гостя выглядит экзотично и завораживающе: Государственная опера Южной Австралии, Западная Австралийская опера, Опера штата Квинсленд, Королевский балет Новой Зеландии.... Между тем, Вудс, который некогда был учеником советского дирижера Владимира Понькина, отлично говорит по-русски, знает толк в борще и современной музыкальной «кулинарии» — отечественной и не только.
В эфире утренней программы на красноярском телеканале вы сказали, что предпочитаете особенно по миру не путешествовать и выступать у себя на родине. Какими же судьбами тогда оказались здесь у нас, в Сибири?
Дело в том, что мы давно знакомы с Марком Кадиным, который возглавляет Красноярский симфонический оркестр. Мы вместе учились в Гнесинке в одном дирижерском классе в 1989 году, а после этого все время держали контакт. Ему прекрасно известны мои профессиональные качества, сильные и слабые стороны — вот, он меня и пригласил.
Материал для концерта сами подбирали?
Да. Кадин сказал, что нужно подготовить программу на тему Азии, и сначала я предложил какие-то фрагменты знаменитых опер, например, «Турандот», «Мадам Баттерфлай». Вторая идея касалась балета: сразу вспомнил про «Красный мак» Рейнгольда Глиэра, действие которого происходит в Китае, потом «Принца пагод» Бенджамина Бриттена — с этим произведением я знаком давно, оно мне очень нравится, однако ни разу не удалось его дирижировать целиком. Вы знаете, что соседняя страна с Австралией — Индонезия. У них там не особенно распространена западная классическая музыка, но есть свой национальный оркестр, который называется «гамелан» и звучит очень любопытно. Бриттен поехал на отдых в Индонезию, услышал этот «гамелан» и под впечатлением написал балет, поместив в него все услышанные им звуки. Потом — Джон Адамс, которого я считаю одним из величайших ныне живущих композиторов. На концерте звучал фрагмент из его оперы «Никсон в Китае».
Скажите, в вашем концертном репертуаре тоже преобладают современные композиторы?
Вообще, я очень люблю современную классическую музыку, хотя и не всю, конечно — даже музыка 18 века не вся хороша и интересна. У меня есть свой оркестр в Новой Зеландии в городе Кристчертч, и я стараюсь сделать его программу максимально разнообразной. Так, в прошлом году я дирижировал современную американскую оперу. Всегда вещи, которые оказываются в мире искусства новыми, вызывают у нас типичную реакцию туриста — плохо, потому что незнакомо. Ты знаешь, что есть, например, борщ, хлеб, овсянка или манная каша, и тебе это нравится, поэтому, когда тебе предлагают круасан, морщишься и заявляешь — что это вообще за гадость? А через какое-то время понимаешь, что тебе не понравилось, просто потому что вкус был необычен. Я, как дирижер, считаю одной из своих обязанностей показывать публике то, чего она пока еще не знает, то, что я лично выбрал, ориентируясь на свой вкус. Думаю об этом, как повар в хорошем ресторане — предлагаю знакомые блюда, но обязательно еще немножко чего-то нового.
А как красноярские музыканты отнеслись к непривычной для них музыкальной «кухне»?
Точно как я сказал: сначала им показалось, что это невкусно. Но после трех-четырех репетиций, они стали играть эту музыку от сердца. Им нравится, кажется, но лучше спросить у них самих (смеется).
Вы, как человек, который учился в нашей стране и уже два десятка лет работает у себя на родине, наверное, хорошо подмечаете разницу между российскими и австралийскими музыкантами?
Конечно. В России струнная школа — лучшая в мире, это так же, как шахматисты, балерины и ученые. Именно поэтому в Америке и Австралии играет много русских скрипачей, виолончелистов, контрабасистов. В русской струнной школе есть то, что мы называем «певучим звуком», когда инструмент поет, раскрывая душу человека. У наших местных скрипачей это всегда проблема — ты должен очень постараться, чтобы скрипки «запели». С другой стороны, у нас очень сильно музыкальное образование в том, что касается фундаментальных вещей — ритм, нотная грамота. В принципе, перед австралийским или новозеландским оркестром ты можешь положить абсолютно новое произведение, и они его на раз, без проблем сыграют с чистого листа. Такое впечатление, что здесь с этим пришлось бы работать дольше. Может быть, дело лишь в том, что не настолько контрастна программа выступлений.
Я знаю, что вы были самым молодым дирижером — в 23 года дебютировали в сиднейской опере. А как вы подбираете себе в оркестр музыкантов: предпочитаете опытных или тех, кто помоложе?
Есть у меня такая особенность, которую можно считать и счастьем, и несчастьем: я сейчас выгляжу более-менее так же, как выглядел в 23 года (прим. — сейчас Тому Вудсу 43 года). Вообще, для дирижера лучше выглядеть старым. У меня есть друг одного возраста со мной, такой же лохматый, только его волосы уже совершенно седые, и это большой плюс — он заработает куда больше денег, чем я, потому что он выглядит, как настоящий дирижер. На меня смотрят и думают: что за мальчик такой, что он может знать? И поэтому музыкантов я подбираю молодых (смеется).
Не обойтись без обязательного вопроса: какие из русских композиторов вам нравятся больше всего? Возможно, вы даже мечтали бы кого-то дирижировать?
Когда я в девятнадцатилетнем возрасте был в Москве, то услышал в первый раз «Бориса Годунова» и «Пиковую даму». Успеть дирижировать их — это для меня на самом деле мечта всей жизни. На самом деле у меня было много музыки Чайковского и Рахманинова, но, по-моему, это как и у всех: все дирижеры должны такое играть, а мне это ко всему прочему еще и очень нравится. Страшно нравятся такие композиторы как Альфред Шнитке, Софья Губайдулина, Канчели...
Скажите, как вам акустика в нашей филармонии? Наверное, после сиднейской оперы впечатления так себе....
— На самом деле, в сиднейской опере нет такого уж шикарного звука. Вот было у меня в Новой Зеландии действительно замечательное помещение, но после землетрясения его не стало. Мне музыканты из красноярского оркестра говорили, что зал звучал лучше до ремонта; наверное, так и есть. Но вообще — нормально.
Евгений Мельников, интернет-газета Newslab.ru
