Хорошо поставленная и сыгранная театральная мелодрама всегда — или, как минимум, с высокой степенью вероятности, — оказывается в категории полновесных зрительских спектаклей. Представляется, что неплохие шансы на это есть у нового спектакля «пушкинцев», премьера которого состоялась на минувшей неделе, в самый разгар «Театральной весны». «Жанна» Никиты Рака — несложная, но выразительная история про одинокие будни дамы забальзаковского возраста и более чем высокого достатка, немного женская и слегка саркастическая. Плакать во время просмотра не тянет, однако без сопереживания не обходится, ибо материал взят на редкость благодатный.
Жанна Георгиевна — это немолодая бизнес-леди, богатая и одинокая, и всё в ней как надо — «и масть, и стать, и антураж». Она живет в элитной квартире, обставленной точно с картинки журнала «Дизайн и интерьер», пьет водку не закусывая, на балансе держит молодого любовника, особенно ни о чем не мечтает и вообще крепко ухватила жизнь за хвост. В девяностые годы она сколотила себе имя и состояние, но так и не сумела обзавестись семьей — то ли потому что все мужики козлы, то ли потому что хищник может ужиться лишь с другим хищником — и то до поры, до времени. Когда любовник уходит от неё к юной студентке, то Жанна мстит, и мстит крепко, да еще под аплодисменты зрительниц-одногодок; двойной финал истории кому-то может показаться мрачным, но вряд ли кто усомнится в его справедливости.
Пьеса Ярославы Пулинович крайне неохотно вживается в пространство большой сцены, что неудивительно, хотя бы потому, что в этом камерном по своей природе тексте нет такого эпизода, где одновременно бы активно существовало более трех персонажей. Взаимодействия героев малоинтенсивны и носят по большей части диалогичный характер; выход каждого из актеров превращается в небольшой и не совсем оправданный бенефис, поскольку текст Пулинович, при всей его изумительной достоверности, лишен подлинной художественной «изюминки» — его не хочется цитировать, не остается на языке диковинного литературного послевкусия. То есть, если это Чехов — то это совсем иной Чехов: не философичный бытописатель, а циничный, немногословный стенографист событий.
В первой версии пьесы, называвшейся тогда «Дальше будет новый день», звучали интонации проходной мелодраматической истории о прозревшей и раскаявшейся грешнице — искупление, прощение, обновление и прочие чуждые повседневности категории. Пара абзацев, добавленных в текст автором весной прошлого года, изумительным образом сместили все драматургические акценты; вдруг выяснилось, что сюжет «Жанны» не просто скроен по лекалу телевизионного сериала, но — сериала русского, то бишь, серого и омерзительно жизненного. Никита Рак это мастерски обыгрывает — весь спектакль напоминает съемки такого напоенного злым юмором сит-кома, происходящие в огромном, загроможденном офисными коробками сценическом павильоне. В качестве музыкальных перебивок между эпизодами звучат джинглы известных телепередач и культовые композиции из позапрошлого десятилетия — те, под которые до сих пор любят пританцовывать подвыпившие дамы полувековой выдержки. Проблема, однако, в том, что пустое пространство вокруг сериальных героев всегда остается за телевизионным кадром, а пустота их слов скрадывается, например, синтетическим смехом; здесь же каждый артист вынужден держать на себе внимание аудитории без какой-либо поддержки со стороны.
Людмиле Михненковой, исполняющей роль Жанны, это удается — образ self-made woman, женщины агрессивной, волевой, потаенно сентиментальной, в равной степени вызывает как отвращение, так и симпатию. Обладая потенциально огромным эмоциональным запасом, главная героиня вынуждена разменивать свои чувства по мелочам, и в том нет великой трагедии — на пятом десятке лет к такому привыкаешь. Любая мягкость в её поведении обманчива, в жестах все время сквозят легкое презрение к окружающим и очевидная усталость — конечно, она слишком привыкла управлять людьми, чтобы позволить себе проявить душевную слабину, но вряд ли получает от этого удовольствие. Какая радость от того, что подчиненная тебе карьеристка, потакая причудам начальницы, готова отдаться мальчику по вызову, забыв об ожидающем её дома женихе? Жанна не зла, но и не позволяет излишних любезностей в отношении других, не черства, но и не мягкосердечна — не прощает обид даже давно умершему отцу; в общем, это женщина, которая не столько обречена, сколько обязана оставаться одинокой. Трагедия? Ничуть — для трагедии требуются женщины высоких страстей, а Жанна даже расплакаться себе никогда не разрешит.
С этим персонажем замечательно контрастирует герой Виталия Козырева — слабохарактерный парень, который не в силах совладать ни с одной из своих проблем; широко распахнув наивные глаза, он сползает в яму, которую как-то невзначай сам себе выкопал. Если бы такая участь ожидала неглубокого, самовлюбленного хлыща, вряд ли нашелся бы в зале хотя бы один сочувствующий человек, однако Козырев преподносит своего визави иначе — бережно, серьезно и безо всякой иронии. Его Андрей — вот подлинная жертва всей этой незамысловатой истории: не просто незадачливый лимитчик, разом лишившийся работы, жилья и, может быть, родного ребенка, но искренний человек в мире скупых и циничных дельцов, которого прямо на наших глазах наказывают за его откровенность и доверчивость
Реальность телевизионного сериала под названием «Жанна» предельна и условна одновременно. С одной стороны, типажи и ситуации здесь в должной мере характерны, так что не избежать параллелей, с другой стороны, это конкретная история конкретных людей, да еще и без каких-то абстрактных обобщений (что совершенно естественно — невозможно вытащить глубокую мораль из психологически острого, но при этом лишенного глубины повествования). Происходящее навевает тоску, но — полезную, продуктивную тоску, которая является весьма типичным осадком для творений современной драматургии; такая тоска проживается персонально и корректно приостанавливается за несколько шагов до полной безысходности. Не хотите принимать происходящее близко к сердцу — не делайте этого: смейтесь, негодуйте, хмурьтесь, глядя на героев этого двухчасового телесериала, а на заключительной закадровой ремарке, за неимением пульта, прикройте уши.
Но, конечно, в любой мелодраме последняя сцена — самая важная, ибо ради неё-то все и затевается.
Евгений Мельников
