Новая повесть популярного американского прозаика Майкла Каннингема кажется произведением из другой, не литературной области искусства — то ли импрессионистская картина, то ли блюзовая композиция, то ли стихотворение в духе Уолта Уитмена. От первого здесь тонкие, переливающиеся, почти вибрирующие мазки в изображении таинственного и холодного Нью-Йорка, от второго — неровные, чувственные гармонии характеров, от третьего — упоение безмерным, многообразным городским пространством, которое высится над человеческой суетой как равнодушный левиафан. Сами же темы и интонации в некотором смысле привычны для тех, кто уже знаком с творчеством Каннингема («Дом на краю света», «Часы», «Начинается ночь»): непостижимая химия братских уз, физическая красота и нетрадиционное к ней отношение, наркотические грезы, пожирающая всех и вся серость будней, поиски вечно ускользающей любви и побег от смерти. И все это обернуто в поэтическую меланхолию, которая лишь на несколько шагов отстоит от беспросветной депрессии.
Двое братьев, Баррет и Тайлер, необычайно одаренные от природы, но как бы существующие между жизненных строк, тускло сияют в небольшой квартире на задворках «Большого яблока», посреди зимней метели и кризиса средних лет. Баррет — гомосексуалист и впечатлительный интеллектуал, некогда окончил Йель, но сейчас торгует модными тряпками в бутике, потому что ни одно дело не может увлечь его надолго. Тайлер — кокаинист, яростный противник Джорджа Буша-младшего, вечно ищущий ту, единственную мелодию музыкант, и ещё — жених Бет, угасающей от неизлечимой болезни. Бет же так долго находится на границе жизни и смерти, что уже «неплохо с этим справляется» и счастливые часы здоровья воспринимает как сладкий, долгожданный, но — груз, который необходимо куда-то сложить.
Здесь очень много метафор, прямых и косвенных отсылок к литературным и музыкальным сюжетам ближе к корням культурного дерева — несмотря на крайне плотный, концентрированный слог, Каннингем экономит на словах как настоящий постмодернист, предлагая определять и считывать глубину образов самостоятельно. Так, младший Баррет уподобляет себя то Эмме Бовари с её вечным ожиданием события, способного разорвать каждодневную обыденность, то разорившемуся чеховскому аристократу, тихо угасающему в родном поместье с робкой надеждой на чудо. Это чудо является ему одним зимним вечером над Центральным парком, после чего он мучительно пытается найти ему мистическое объяснение, и в итоге приходит к оправданию своего дремотного состояния «между»: «Мне больше не важно что-то значить». Разбитое же зеркало из сказки Г.Х. Андерсена вовсе не символизирует здесь поиски: прежде всего, его песчинки ловко рифмуются с белоснежным кокаином, но на самом деле нам напоминают о ледяном зале, где бесконечно можно складывать из льдинок слово «вечность». Хорошо ли было Каю за этим занятием, которому он предавался столько же времени, сколько путешествовала отважная Герда?
Ради ответа на этот вопрос автор совершает невероятный композиционный маневр, сочиняя фабулу фактически на ровном месте, когда все значимые события происходят с героями или до повествования, или где-то за его гранью, в расщелинах между главами. Накапливая фантазии и наблюдения в абсолютно, кажется, проходных эпизодах, которые вымарываются из серьезных книг, братья каждый раз как будто подбираются к тому порогу, за которым таится откровение, способное навсегда перевернуть их существование. На цыпочках они замирают перед заветной дверцей, позволяя читателям проникнуться их чаяниями — и в этот момент автор отталкивает нас в сторону, не позволяя узреть сокровенное. А потом вновь возвращает нас в жизнь между, жизнь в ожидании — томительную, как застывший на подоконнике Тайлер, которому нравится думать, что он может прыгнуть вниз и полететь, а может спуститься в комнату и пить кофе.
АСТ, Corpus, 2014 — 352 стр. Тираж — 4 000 экз.
