«12»

На самом деле — широко известный факт — Никит Михалковых два. Один — талантливый художник, хороший актёр и сильнейший режиссер, снявший немало отличных картин, от «Свой среди чужих, чужой среди своих» до «Утомленных солнцем». Другой — общественный деятель, председатель Союза кинематографистов, поистине удивительная личность, которую мы имеем счастье наблюдать практически во всех интервью Михалкова последний десяток лет. В художественном фильме «12», за который Никите Сергеевичу вручили специально придуманного (а вовсе не золотого, как простецки утверждает чуть ли не каждое второе отечественное средство массовой информации) Льва на кинофестивале в Венеции, представлены оба Михалкова — и результат в некотором смысле настолько поражает воображение, что только держись.

Если верить всевозможным пресс-материалам фильма, Михалков взялся за римейк судебной драмы полувековой давности «12 разгневанных мужчин» с намерением изобразить на этом материале что-то вроде энциклопедии всей русской жизни. Структура действительно удобная — собрать вместе 12 человек, 12 совершенно различных характеров, обсуждающих дело о предполагаемом убийстве чеченским юношей своего отчима, русского офицера. С концепцией всё ясно — а к исполнению вопросы начинаются ещё с самого начала. Почему, к примеру, в компании предположительно архетипических персонажей (трудяга, считающий всех кавказцев выродками и зверьём, зашуганный пожилой пролетарий, еврей, грузин, бизнесмен-строитель и т д) оказываются персонажи не только совершенно невнятные (субъект в пиджаке, с усами и заиканием), но и откровенно карикатурные? Владелец телеканала, учившийся в Гарварде и имеющий привычку переспрашивать «Сорри?» (Стоянов) и, кажется, юрист, гордо именующий себя «демократическими силами» (Арцибашев) —  это, знаете, уже никак не из энциклопедии русской жизни персонажи, а из персонального паноптикума Никиты Сергеевича, разбирающегося этаким образом с личными неприязнями. Михалков-личность здесь регулярно вмешивается в работу Михалкова-режиссера — и это происходит с таким постоянством, что весь фильм проводишь, как на качелях.

На каждую эффектную и сильную сцену тут непременно найдётся своя пошлость и глупость. Вот снимает, скажем, Михалков сцену боевых действий в Чечне (а чеченских флэшбеков в фильме, в отличие от сугубо камерного оригинала, здесь масса) — и всё вроде бы отлично, страшно и в кресло вжимает; а в следующую секунду у него уже в кадре горящий на улице рояль. Или вот другой отличный флэшбек, в котором как-то предельно ясно передаётся весь застывший нечеловеческий ужас активных боевых действий — но его потом демонстрируют пять раз, а в финале ещё и завершают совершенно несусветным образом. Разыгрываемые присяжными следственные эксперименты сняты так мощно, что не оторваться, в особенности сцены с участием ножа — но предлагаемая режиссером метафорика (застрявший между кольцом и щитом баскетбольный мяч, воробушек, случайно залетевший в зал и весь фильм не способный из него выбраться) отдаёт нарочитой топорностью.

Но страшно-то даже не это — «12» мог бы быть просто часто спорным, но по большей части сильным фильмом, если бы в нём не было последних примерно 15 минут. Там приходит Михалков-деятель и всем титаническим весом своей удивительной личности делает с фильмом то же самое, что медведь с домиком в сказке «Теремок». Когда его герой на крупном плане пытается выдавить из себя слезу на словах «русские офицеры бывшими не бывают» — это не просто спорно, это дико, невероятно чудовищно, где-то за гранью всяческих размышлений о чувстве меры или вкуса. Да и финальная нарезка кадров практически перечёркивает все предшествовавшие достижения фильма. Этот Михалков в кожанке и вязаной шапочке, по-отечески обещающий юноше поймать настоящих преступников, этот Маковецкий в шляпе, беседующий о свободе с компьютерным воробушком и между делом прячущий иконку в бумажник к кредитным карточкам — тут только и остаётся, что изумлённо моргать и предлагать варианты продолжения этой истории один запредельней другого. Скажем, сделать сиквел, в котором юноша и «дядя Николай», сдержанный, но суровый и смертельно опасный герой Михалкова, мстят обидчикам в бескомпромиссной стилистике эксплуатационного экшена 70-х с Чарльзом Бронсоном, где главными друзьями обиженного злыми людьми семьянина были собственные кулаки и верный дробовик. Или создать комикс-кино о прочих добрых делах православного супермена и борца за справедливость Маковецкого, благо, судя по последнему кадру со шляпой, Михалкову такая стилистика отлично удаётся. Только так — потому что воспринимать этот финал серьёзно решительно невозможно. Когда талантливый человек своими руками портит собственное же творение — это всегда обидно. Когда же талантливый человек своими руками превращает хорошую вещь в невероятной концентрации пошлость — это почти невыносимо.

Серж Кочерыжкин