Происходит это примерно так. Сначала кто-то говорит на непонятном языке несколько фраз, затем включается инструменталка, каковой могли бы озвучивать титры в экзистенциальном шпионском фильме – неторопливый и слегка сбивчивый барабанный бой, короткие вскрики гитары, тревожные скрипки. Минуты через две с половиной появляется голос Бет Гиббонс – и когда он почти в полной тишине пропевает «Ты знал, чего я хотела?», бесповоротно понимаешь две вещи. Во-первых, Portishead действительно вернулись, после томительного ожидания в 11 лет, под конец которого все уже практически потеряли надежду на то, что это когда-нибудь произойдёт. И во-вторых, Portishead конца нулевых по сравнению с Potishead середины 90-х – это совсем, совсем иная история.
Из всех светил трип-хопа Portishead всегда были более всех похожи на этаких начитанных умников, не только знающих слова вроде «пост-модернизм» и «деконструкция», но и умеющих применять их в разговоре, причём по делу. Хип-хоп и соул не кипели у них в крови, а были скорее ещё одной частью общего культурного багажа образованного человека, на равных правах с саундтреками Джона Барри и Эннио Морриконе и раритетным джазом на виниле. И оттого, что они были скорее немножко осознанно “cool”, нежели “true”, в их элегантной тоске всегда присутствовал легкий элемент игры – словно они не столько переживали эмоции, а воображали себе изысканное черно-белое кино с собой, переживающими эти эмоции, в главных ролях. В этом плане едва ли не самое шокирующее в “Third” – его предельная, почти пугающая откровенность; то, что на нём и в помине нет никакого трип-хопа, замечаешь сильно позже.
За эти 11 лет Portishead, похоже, ещё глубже ушли в себя и в дебри собственной коллекции пластинок – в поисках вдохновения они теперь обращаются не к старым кинофильмам, а к каким-то куда более ранним и странным источникам. Краут-рок, ранние эксперименты с аналоговой электроникой, саундтреки к старым фильмам ужасов с непременным завывающим терменвоксом – вот из какого конструктора собирают они свои песни. И если раньше их звуковые конструкции казались делом рук фантастически талантливых перфекционистов, любивших вылизать всё до последнего винтика, то теперь они больше походят на труды обезумевших ученых-отшельников – очертания угловаты и угрожающи, наружу торчат обрывки проводов, внутри что-то искрит и вот-вот запахнет палёным. Нестабильность – вот хорошее слово для этой пластинки; она будто бы вся постоянно на грани, в какой-то отчаянной точке зависания перед падением во что-то ещё, неизвестное и потому ужасающее.
Временами она даже падает – песни на “Third” вечно обрываются на полуслове, меняют направление на полдороги или оказываются совсем не тем, чем казались. Гулкий программированный ритм, доминирующий в “Nylon Smile”, оказывается набитым рукой по корпусу акустической гитары. “The Rip” начинается, как нежная акустическая баллада – но за пару минут до конца откуда-то снизу поднимается вдруг завораживающий электрический пульс, превращающий песню в краут-роковую медитацию. Тягучий драматический шёпот “Small” вдруг разрывается на части синтезатором, будто бы изображающим сирену тревоги, после чего начинается какой-то победоносный марш киборгов-убийц по улицам разрушенного города, пущенный в четыре раза медленнее нужной скорости; за почти семь минут продолжительности так случается дважды. В самой леденящей здешней песне, “Machine Gun”, сплошь состоящей из отрывистого перестука машинных ударных, буквально за несколько секунд проявляется вдруг удивительно проникновенная партия на синтезаторе, радикально меняя восприятие всей композиции.
«У меня так и не было шанса объяснить, что же я имела в виду», поёт Бет Гиббонс, и песня тут же заканчивается, оставляя висеть в воздухе неловкое чувство какой-то недоделанности, незавершенности. И эта непонятная, томительная незаконченная интонация свойственна пластинке в целом – она вся как разбитое зеркало, в котором всё время отражается не то, что рассчитываешь увидеть. “Third” не успокаивает, как прежние работы группы, не предлагает разделить с тобой твою меланхолию – он, наоборот, лезет пальцами куда-то в самую-самую кровавую глубь и делает там что-то неясное, но больное. Жуткая, странная, фантастически сильная вещь. Совершенно необходимая.
затем включается инструменталка, каковой могли бы озвучивать титры в экзистенциальном шпионском фильме – неторопливый и слегка сбивчивый барабанный бой, короткие вскрики гитары, тревожные скрипки. Минуты через две с половиной появляется голос Бет Гиббонс – и когда он почти в полной тишине пропевает «Ты знал, чего я хотела?», бесповоротно понимаешь две вещи. 
