Мрачненькая книжица – и по содержанию, и по настроению. Рассеянный склероз напал на активную жизнерадостную женщину и буквально за несколько месяцев превратил светскую львицу в ничего не осознающее тело. Беспомощная некрасивая смерть Молли шокирует двух друзей, двух её бывших любовников. Они – главный редактор крупной еженедельной газеты и маститый композитор – приходят к соглашению: если с кем-то из них случится нечто подобное, другой должен облегчить страдания друга, не дожидаясь естественной смерти. Другими словами, убить. Англичанин Макьюэн придумал и развил эту интригу в достаточно скромный по объему романчик, за который в 1998 году он, наконец, получил одну из самых престижных в книжном мире наград, долгожданную (ранее три романа Макьюэна тоже номинировались, но доходили лишь до шорт-листа) Букеровскую премию.
Реалистичная, интеллектуальная – и качественная – проза «Амстердама» читается легко, не то чтобы безумно увлекает, но занимает. Интрига со «смертельным договором» разворачивается на фоне активной занятости обоих фигурантов: у редактора готовится убойный материал на министра иностранных дел, композитор исполняет архиважный государственный заказ, сочиняя «симфонию века». Макьюэн подробно и со знанием дела показывает два полюса: мир газетчика и мир композитора. Меня лично более впечатлил мир композитора (ненавижу газетчиков): не злоупотребляя терминологией, но и не подстраиваясь под уровень читателя-дилетанта, красочно, поэтично и эмоционально:
«…Уже преодолены древние каменные ступени, уже опали и растаяли туманные струйки звуков, и новая мелодия, в своем первом одиноком появлении сумрачно изложенная засурдиненным тромбоном, собрала вокруг себя богатые оркестровые краски сложной гармонии, затем диссонансов и вихри вариаций, отлетающие в пространство, чтобы больше не вернуться, и наконец сжалась, убралась в себя, как взрыв, увиденный в обратном времени, стянулась в геометрическую точку тишины; затем опять засурдиненный тромбон, а затем в приглушенном крещендо – словно гигант набрал воздуху в грудь – последнее колоссальное воплощение мелодии (с одним интригующим, но ещё не придуманным отклонением), которая набирает ход, вздымается волной, стремительным цунами звука, разгоняясь до немыслимой быстроты, громоздится все выше – и обваливается, рушится головокружительно, дробясь о твердую опорную ступень до минора. Остаются педальные ноты, обещающие успокоение и мир в бесконечном пространстве. Затем диминуэндо протяженностью в сорок пять секунд, и над ним смыкаются четыре такта партитурной тишины. Конец».
(Не знаю, что такое «засурдиненный», но все равно – сильно!)
До четвертой части книги чувствуешь внутри себя ощутимое любопытство: и как же автор сведет своих героев, что предпримет, чтобы заставить их воспользоваться своей договоренностью. Но когда писатель раскрывает карты – как-то остываешь. То ли слишком просто, то ли недостаточно убедительно… Не знаю. Дочитываешь, впрочем, на приличной скорости: до самого конца ждешь чего-нибудь эдакого. Надеешься - «а вдруг?». Пятая глава пятой заключительной части приносит некоторое удовлетворение, но, в общем, впечатление от финала оказалось не таким сильным, как ожидалось. Пиар-акция провалилась, симфония запорота, оба по-своему правы, оба мертвы. Зато мужу-рогоносцу полегчало.
Дополнительный бонус для гурманов: на русский язык «Амстердам» перенес патриарх художественного перевода Виктор Голышев. Он работал с Буковски, Вулфом, Кеном Кизи, Оруэллом, Стейнбеком, Сэлинджером, Фолкнером, Набоковым, Бродским (свое знаменитое «…Здравствуй, младое и незнакомое племя!» Бродский посвятил именно ему, Голышеву), и это далеко не полный список. Действительно патриарх, действительно мастер (как вам это: «…говорил для публики, среди которой были двое молодых людей с приятными, откровенно нечестными лицами газетных хроникеров»?). Кстати за эту работу, – за перевод «Амстердама» – Виктор Голышев тоже получил «Букера», только малого, российского (в 2001 году).
Елизавета Калитина
