Женщина с этой многообещающей фамилией появилась в моей жизни где-то год назад. Тогда я жила одна в чужой руссконеговорящей стране, и, хоть вокруг меня и было немного соотечественников, мои уши невероятно, безумно тосковали по русскому языку, и Толстая была моим единственным спасением. Время от времени мне попадались какие-нибудь детективные буки а-ля "Смерть Бешеного". Съедала их махом и без удовлетворения: именно тогда, как никогда ясно, прочувствовала я всё их убожество, глаза видели не только дебильность сюжетов, но и грамматические ошибки, - а душа жаждала красивого грамотного правильного русского языка. Татьяна, милая мизантропичная Татьяна - я читала и перечитывала, упиваясь её остротой, её живительным сарказмом.
Толстая - жесткая критиканка. Не оголтелая орунья - "Я эту книгу не читал, но могу сказать...", - а ясно и здраво мыслящая женщина, четко представляющая, что ей нравится, что - нет, и почему, беспощадная в своей ненависти.
Загляните в его глаза, голубые, как яйца дрозда, - в них не светится ничто человеческое. Можете плюнуть в них. Ничего ему не сделается".
Прекрасно образованная, начитанная, владеющая английским настолько, что в состоянии преподавать в американском университете, эта женщина изящно и напористо аргументирует, доказывая свою правоту. С ней можно не соглашаться - подзаголовок "Личное" подразумевает, что все это её, Толстой, гражданская позиция, а не истина в последней инстанции, - но, читая, невольно проникаешься её логикой. Не соглашаешься, но уже понимаешь, почему для неё, например, А. достоин ненависти, а В. - жалости и презрения. Её нелюбовь ослепительна, но не разрушающа - жаля недостойных направо и налево, Толстая вызывает в памяти образ другого борца за справедливость - она напоминает мне профессора Преображенского из "Собачьего сердца": "Да, я не люблю пролетариата..." - и все тут. Но грызть глотку, навязывая свою точку зрения, ни профессор Преображенский, ни профессор Толстая не станут.
Она ругает Якубовича ("Человек!.. Выведи меня отсюда"), Церетели ("Дедушка-дедушка, отчего у тебя такие большие статуи?"), мужские журналы ("Какой простор: взгляд через ширинку") Америку и её составляющие ("Лед и пламень", "Николаевская Америка", "Засужу, замучаю, как Пол Пот - Кампучию") и много чего и кого другого. Она раскладывает нелюбимые объекты веером и методично разделывает их: где видела обвиняемого, когда, сколько раз он, разэтакий, успел совершить злодеяния и как при этом выглядел. Даже если ты американофил, горячий поклонник Якубовича и Зураба Константиновича, приговор, улыбаясь, дочитаешь до конца и взглянешь на обвиняемого: что, мол, вы скажете в свое оправдание? Да, даже так. Однако не всё же ей ругаться: в любви своей Толстая также искренна и страстна: зацелует до полусмерти! Объектов для любви меньше, но есть. Читаешь и делаешь пометки: вот это найти и посмотреть, вот это найти и прочесть... - аргументация в защиту у неё выходит не менее веская.
"День" получился для меня не просто сборником журнально-газетной эссеистики, а таким собеседником в миниатюре. Устала от хамства и тупости - беру в руки книгу, и к моим услугам умный, саркастичный, на мои святыни, слава богу, не покушающийся, а в пристрастиях так даже и схожий со мной человек. "А вот что вы думаете о вреде курения?", - спрашиваю я Толстую, и она в ответ взволнованно машет руками. "Совершенно с вами согласна! А вот это, по-моему, дрянь", - продолжаю я беседу. "Она самая", - соглашается мой миниатюрный собеседник и объясняет, почему.
Ко всему прочему, она великолепная рассказчица. События, свидетелями которых была и я - голодный декабрь 1991, экономический кризис августа 1998 - вроде бы, они ещё свежи в памяти, но - они уже история, и, по странной человеческой особенности, читать о том, что ещё вчера казалось трагедией, интересно и смешно, особенно в толстовском изложении. Пожалуй, она слишком категорична, чтобы прийтись по вкусу большинству, - но вряд ли ей есть дело до большинства. Как бы там ни было, мне лично она полюбилась, и более того, вспоминаю, как вытаскивала она меня из депрессии своим сарказмом, как остужала кипящий разум мой своей рассудительностью, витиеватыми набоковскими предложениями... Большое человеческое спасибо Вам, ТТ.
P.S. Неразумно было бы упустить "триумфальный" "Кысь". "Кысь" - это толстовский роман, благодаря которому она, собственно, и стала знаменита. Знатоки называют это произведение вершиной толстовского творчества на сегодняшний день, но я здесь стыдливо молчу: между "Кысью" и сборником её рассказов и фельетонов "День", выбрала последнее... и до сих пор не пожалела об этом.
Елизавета Калитина
