Так уж случилось, что Евгений Гришковец целых три года не был в Красноярске. За это время он издал две книги (на подходе третья), написал сценарий к фильму «Сатисфакция» и снялся в нем. И наконец-то спустя восемь лет сделал новый моноспектакль «+1». Его, а также культовый «Как я съел собаку» он и привез в этот раз в Сибирь. А перед показом спектаклей поделился с журналистами своими мыслями об этих спектаклях, о своей публике, о театральном искусстве и о любимой провинции.

Потерянный рай

— Спектаклю «Как я съел собаку» исполнилось десять лет. Я решил восстановить его и сделать с ним юбилейный тур. В этом есть свой смысл, я его довольно сильно изменил. Многие мои зрители категорически не принимают эти изменения. Они знают текст наизусть и приходят его послушать, как знакомую арию. Но я ведь не воспроизводящее устройство. С этого спектакля началась и продолжается моя жизнь в профессии, с ним я стал известен. Прошло десять лет — целая эпоха… И для меня очень важно, чтобы спектакль не воспринимался как ностальгия по Советскому Союзу. Если у меня и есть ностальгические чувства, то только к детству. А никак не к стране, в которой оно происходило. И воспоминания о детстве 30-летнего человека и сегодняшнего, 40-летнего — они разные. К тому же среди моих зрителей немало 18—20-летних — они не помнят Советский Союз, для них это страна прошлого. Поэтому я постарался максимально убрать из спектакля все признаки Советского Союза, включая даже те, которые очень полюбила публика — например, про кукольные мультфильмы, про эстонских матросов. Потому что в сегодняшней Российской армии эстонцы не служат.

А каких-то сюжетных добавлений нет. Просто обострились некоторые темы, которые для меня в моем сегодняшнем состоянии стали очень важны. Например, тема встречи человека с государством — собственно, это и есть момент взросления. Во всех нас есть некая покорность перед государством. Но как и в каком возрасте оно внедряется в наше сознание в виде страхов и пресловутой покорности?.. А еще в спектакле очень остро сейчас звучит тема родительского дома, из которого мы уходим и не можем вернуться — это тема потерянного рая. Когда человек заводит свою семью, строит свой дом, он тем самым словно пытается вернуться в дом своего детства, который он любил и где ему было хорошо. Но это невыполнимая задача… Вот эти две темы в спектакле сейчас доминирующие. И они трагичные — такого трагизма в нем прежде не было.

Связи разорваны

— Я очень рад, что «+1» не сравнивают со спектаклем «Как я съел собаку». Потому что «Одновременно», мой второй спектакль, довольно сложно шел к публике — люди хотели смотреть «Как я съел собаку». «Дредноуты» не хотели принимать, «Планету» вообще отказывались смотреть… А «+1» публика сразу приняла, без всяких сравнений. Значит, было проделано много труда, чтобы ассоциативная связь наконец разорвалась. И слава богу — для меня это важное достижение.

Остаться нужным

— На мои спектакли ходит та же публика, что и десять лет назад. Люди, активно живущие, активно интересующиеся чем-то, независимо от их возраста. Уж точно не маргиналы! (Смеется.)

Я меняюсь, в том числе и ради публики. Что особенно остро чувствуется именно в театре, где я нахожусь в непосредственном контакте с несколькими сотнями человек. И я должен быть им не только понятен, но и актуален. Актуальность, точность и свежесть текста, современность его — эти задачи важны и неразрывны. Я хочу быть понятен и интересен, хочу чувствовать адрес. Адрес меняется, поскольку меняется публика в зале. Мне не совсем понятна музыка, которую слушают сегодняшние двадцатилетние (те, кто приходят на мои спектакли), я не понимаю кино, которое вызывает у них радость. Но я стремлюсь получить об этом информацию и уж точно стараюсь не раздражаться, даже если что-то мне не нравится. Потому что очень важно чувствовать, что происходит вокруг тебя в настоящее время. Это единственный способ остаться понятным. Нужным.

Вне конкуренции

— Театр никогда и ничто не заменит. Посещение театра — совместное действие, совместный ритуал. Смотреть спектакль в зале и наедине — не одно и то же. А еще театр — единственный вид искусства, где присутствует феномен настоящего времени, то есть художественный продукт — спектакль — рождается на наших глазах, мы к нему сопричастны. В отличие от фиксированных видов искусства — кино, живописи. Поэтому я не боюсь, что Интернет окончательно заменит людям возможность посмотреть спектакль вживую. И хотя тех, кто скачивает мои спектакли из Интернета, все же больше, но и в залах публики не уменьшается.

«Прелести» провинциального сознания

— В последние два года я не смог сыграть в Калининграде, где я живу, ни одного спектакля. Ни одного! Не дают помещение, никто не хочет это организовывать. Местные журналисты перепечатывают про меня из разных СМИ только гадости. Книжек моих в Калининграде не купить. Но жил бы я в Красноярске — поверьте, было бы то же самое. Ведь спектакль «Как я съел собаку» я сделал еще в Кемерово. Но кто его там хотел смотреть?.. Десять лет я проработал в этом городе, сделал 12 спектаклей, мне уже тогда рукоплескали на лучших площадках известнейших международных фестивалей от Сеула до Вены. Но кому я был нужен в Кемерово? Да никому — это суть провинции. Она не дает художнику никаких условий работать, абсолютное недоверие. Я люблю нашу провинцию, всю жизнь в ней живу. Но и не обольщаюсь на ее счет. Если бы я сейчас куда-то переехал из Калининграда — через годик стали бы звать туда на гастроли.

В тоске по беспричинному счастью

Те, кто посмотрел в Красноярске оба спектакля Евгения Гришковца, наверняка с ним согласятся — его первый спектакль, «Как я съел собаку», и последний, «+1», сравнивать сложно. И все же некая перекличка в этих работах невольно улавливается.

Особенно после тех изменений, которые Гришковец внес в «Собаку». И в том, и в другом случае его лирический герой нескрываемо тоскует по тому времени, когда он был беспричинно счастлив — по своему детству. И где здесь переживания персонажа спектакля, а где личные рефлексии сорокалетнего автора — отделить трудно…

«Меня никто не знает» — с такого заявления героя начинается «+1». Как становится понятно из дальнейшего монолога, это не преувеличение — так, собственно, может сказать о себе каждый из нас. Никто не знает нас такими, какие мы есть на самом деле. Да и сами — можем ли сполна рассказать, какие мы? И захотим ли?.. Вряд ли окружающим будет приятно узнать, что мы о них порой думаем, размышляет герой спектакля. И как нам хочется быть любимыми в том океане одиночества и нелюбви, в котором мы вдруг оказываемся, расставшись с детством…

Тема жажды любви — вообще одна из ключевых в этом спектакле. Как и в предыдущих своих спектаклях, Гришковец вновь озвучивает вслух потаенные желания, близкие и понятные многим. Кто из нас хоть раз в жизни не хотел оказаться в ситуации, где о нем все помнили бы и заботились? Затеряться в полярных льдах, и все человечество беспокоилось бы о тебе и спешило на помощь. Но важно, чтобы потом тебя обязательно спасли — может быть, это позволит тебе наконец ощутить себя счастливым?.. Или первым ступить на Марс, чтобы все тобой гордились — и мама, и Родина. И самому гордиться своим патриотизмом — и не стесняться его: на Марсе это не зазорно.

Вроде бы ничего особо оригинального в подобных откровениях нет. Но поражает то, что эта детская недолюбленность озвучена вслух человеком зрелым. Десять лет назад герои Гришковца были как-то оптимистичнее, ироничнее — по отношению к миру и к себе. Его сегодняшний герой самоиронии, к счастью, не утратил. И, словно опомнившись, в финале он пытается убедить своих слушателей, что жить еще надежде. И все же, все же… За этой попыткой найти точку опоры почему-то виден грустный ребенок. Вроде бы успешный, неплохо состоявшийся к своим сорока годам. Но словно так и не решивший для себя какую-то важную личную проблему. Вот и хватается за светлую память о детстве как за последнюю соломинку. Ищет родной дом, где ему были бы рады так, как в родительском доме. И никак не может обрести потерянный рай — понимает тщетность своих попыток и никак не желает с ними смириться…