«Как солдат граммофон чинил», Саша Станишич

Вообще-то роман Саши Станишича, живущего в Германии балканского эмигранта, называется «Как солдат чинит граммофон». Конечно, русский книжный перевод куда благозвучнее: «Как солдат граммофон чинил» — тут и удивительное созвучие с общей интонацией романа, и сразу проступающий, невзирая на немецкий язык оригинала, родной славянский дух.

Сюжет, если выровнять скачущую хронологию, прост: самое начало девяностых в Югославии. Мальчик Александр, наполовину серб, наполовину хорват, живет в городке Вышеград, где сначала из школьного класса демонстративно исчезает портрет Тито, а вскоре отзвуки гражданской войны раздаются уже на городских улицах, после чего семья Александра эмигрирует в Германию. Годы спустя этот автобиографичный мальчик возвращается на малую родину, чтобы выяснить пропорции реального и насочиненного в своих воспоминаниях, а заодно снять с себя данный когда-то покойному дедушке зарок: всегда рассказывать истории.

Собственно, из рассказов-побасенок книга и состоит: дедушка целыми днями разговаривает с рекой Дриной, и, в конце концов, топится в ней, облачившись в костюм жениха; прабабушка варит суп из найденного на огороде метеорита, надеясь, что это криптонит, которого так боится Супермен из телевизора; под свадебным столом взрывается бомба, для погибшей собаки делают золотой гробик, а невесту хоронят в свадебном платье, но без туфель, которые были взяты напрокат — и так до бесконечности. В общем, редко когда рекламная зазывалка на обложке бывает так точна, как здесь, где роман сравнивается с «лучшими фильмами Кустурицы». Правда, не ясно: то ли это специально сделанная под западные ожидания фактура, то ли в юго-восточной Европе действительно ни один праздник не обходится без стрельбы.

Хотя странно было бы ждать от покинувшего Боснию и Герцеговину в пятнадцать лет Саши Станишича какой-то особой аутентичности. Тем более что роман «Как солдат граммофон чинил» не про быт и нравы, и даже не про войну, а скорее про внутренние вещи: свойства памяти и примирение человека с окружающим миром. Про то, как «нужно изобрести рубанок честности, он сможет снимать стружку лжи и обмана с историй и воспоминаний. Я — собиратель щепок» превращается, в конце концов, в «правды — ее мне не хватает больше всего, — такой правды, где мы больше не слушатели и рассказчики, а дознаватели и просители».