Благополучно пережив театральную лихорадку прошлой недели, давайте отложим в сторону градусник и вспомним все, что мы с вами видели на «Норильских сезонах». О московском ТЮЗе вспомним. Начать, правда, хотелось бы даже не со спектаклей, а с режиссеров. С Генриеттой Яновской мне посчастливилось (а тут другого слова и не подберешь) пообщаться на творческой встрече в один из дней фестиваля. Напомню, что Генриетта Наумовна представила аж четыре постановки: «Иванов и другие» и «Волк и семеро козлят» собственного изготовления, а также «Медею» и «Счастливого принца» Камы Гинкаса.
Вопросов Яновской задавали много, отвечала она обстоятельно - так, что за полтора часа беседы выкурить успела не больше пары сигарет (говорят, что курит она знатно). Столь жадная внимательность сыграла с нами нехорошую шутку, поскольку поздравить ее с днем рождения все дружно забыли. Яновская, которая в 70-х два сезона вместе с Гинкасом проработала в красноярском ТЮЗе, была интересна вообще всем, но в первую очередь - как источник ностальгических воспоминаний. Это как будто читаешь мемуары какой-то знаменитости, и радуешься - вот, и про меня, про меня тут сказали!
И Яновская ожиданий не обманула, признавшись, что таковые воспоминания у нее имеются, и они неожиданно остры, пусть и трогательных слов - вроде «встреча с юностью» - мы, увы, не дождались. Работать в Красноярске было трудно, и не только потому, что переезд из Петербурга в провинцию сравним с эмиграцией в другую страну. Вслед за мужем Яновская поехала, поскольку, по ее словам, нуждалась в творческой конкуренции, оттого здесь они трудились много и напряженно. Она рассказывает про номер в гостинице «Космос», в который после дня работы в театре до ночи приходили репетировать актеры, о взаимоотношениях с местными властями и о том, как приходилось по несколько раз сдавать спектакли и на какие ухищрения пускалось начальство, чтобы преодолеть номенклатурный барьер на пути к публике. Так, прогремевшего на всю страну «Гамлета» показывали сначала в Железногорске, а только потом «сдавали» в краевом центре. Был и другой барьер - стена шелкового комбината, опутанная колючей проволокой, мимо которой изо дня в день она ходила на работу, символизирующая, по ее словам, все советское диссидентство разом. Теперь стены нет, а вот отношения с государством остались сложными. Генриетта Наумовна с сарказмом отмечает, что власть любит заигрывать с искусством во все времена, каким бы оппозиционным или хулиганским оно ни было. Отсюда - и острое неприятие ею любых наблюдательных советов: в таинственный мир театра нельзя пускать детей и любовниц чиновников, утверждает она.
Творческая биография Яновской невероятна богата - погуглите, не пожалеете! За годы режиссерской карьеры она успела поставить многие произведения мировой классики, включая оперные, а однажды в Финляндии режиссировала канкан, сидя в инвалидной коляске, поскольку незадолго до вылета повредила ногу. Ее взгляды на драматургию в целом оригинальны - скажем, она ввела в обиход понятие «презумпции невиновности» персонажа, утверждая, что система образов в постановке должна выстраиваться исходя из поступков героев, а не из их слов. Что касается зрителей, то, по мнению Яновской, любой спектакль должен быть ориентирован на самую широкую публику, от академика Сахарова до случайно забредшего прямо с улицы прохожего. «Главное для режиссера - не быть беднее своего зрителя, расширяя пространство спектакля до максимума. А уж сколько возьмет тот или иной зритель, зависит только от него самого».
Но - и тут я мысленно зааплодировал - маленьким детям в театр ходить вредно. «Все такое большое, громкое, страшное!», - говорит она и смеется. А я вот сейчас без улыбки вспоминаю, как, уходя с ТЮЗовской «Медеи», видел - сердобольная мамаша волочит за собой к выходу крохотного карапуза, причитая: «Ну, немножко мы не рассчитали с тобой, немножко недетским вышел спектакль...ладно, в следующий раз угадаем»...
Очень любопытна позиция Яновской по отношению к современной драматургии и таким проектам «новой драмы» как, например, Театр.doc. Она предлагает воспринимать это название буквально - как театр, основанный на документах и свидетельствах эпохи, актуальный как раз потому, что актуальны эти свидетельства. К молодым драматургам же Генриетта Наумовна относится с очевидным скепсисом - по ее мнению, авторам не хватает глубины мысли, живых диалогов редко достает хотя бы на один акт. Они не выдерживают конкуренции со своими предшественниками, в том числе и творившими в похожей стилистике в середине прошлого века. «Это не забытое, а скорее даже незнаемое старое. Радует, что у них есть гражданская позиция, и что они не стесняются ее выражать. А то, что у них нет творческого поиска - это, возможно, вопрос времени. В 90-е, когда ощущение расползания времени стало всеобщим, я всех успокаивала тем, что это просто конец века, что мир выдыхает, и нам осталось лишь дождаться нового вдоха. Потом наступили 2000-ные, и я говорила - ну, не сразу же, надо еще немного подождать. Ждать я продолжаю до сих пор». Досталось даже горячо любимому мной Максиму Курочкину...
Да, спросили Генриетту Наумовну и о том, сколько страниц своего устава можно принести в чужой монастырь - то бишь, как она выстраивает отношения с приглашенными в театр режиссерами. Вопрос этот исходил от Олега Рыбкина, и потому прозвучал особенно интересно. А ответ - для ученицы Товстоногова и сторонницы «тоталитарного театра» (чего Яновская в своих интервью никогда не скрывала) - оказался довольно-таки аккуратным: главное, чтобы за свой театр и свою труппу не было стыдно. Яновская пояснила, что никогда не вмешивается в режиссерский замысел, а в репетициях участвует только в крайнем случае - когда понимает, что не может выпустить такое на сцену. Иногда сильная труппа «съедает» приезжего режиссера. Не представляю, честно говоря, каким должен быть актер, чтобы проглотить Яновскую - глядя на ее спектакли диву даешься невероятной, немыслимой просто выверенности всего, происходящего на сцене. Пусть это происходящее и не всегда вызывает однозначное одобрение.
Но о спектаклях - далее.
