Уральский художник Игорь Гончаров известен не только в России, но и во всем мире. Он одним из первых не постеснялся поставить свое творчество на коммерческие рельсы, но в отличие от «Сафроновых» не пишет картины пачками, а подходит к каждой работе как к самой главной в жизни. В эксклюзивном интервью интернет-газете Newslab.ru Гончаров рассказал, почему он так и не стал барабанщиком в группе Бутусова «Наутилус Помпилиус», из чего складывается цена на его работы, и планирует ли он продавать картины в Красноярске.
Сначала о музыке. Как вы стали одним из основателей группы «Наутилус Помпилиус»?
Я хотел стать художником и поступил в архитектурный институт. Рассматривал книги для поступающих в вуз и увидел, что там есть и живопись, и графика, и скульптура. Мне это все было интересно с детства. Когда поступил, оказалось, что со Славой Бутусовым и Дмитрием Умецким мы оказались на одном курсе. Ребята мы были активные, вместе поехали в стройотряд. Я имел навыки игры на барабанах, Дима — на бас-гитаре, а Слава пел все подряд. После мы разгружали вагоны с почтой, чтобы купить барабанную установку... Вот такие мы были оптимисты (улыбается).
Но все-таки жилка художественная пульсировала сильнее?
По этой причине я и не стал музыкантом. Живопись была и остается все же любимым моим занятием. А ребята после института продолжали играть. Изначально было видно, что Слава — великолепный мелодист, и голос у него прекрасный. А поскольку я почувствовал, что музыка — это не мое, разбежались мы каждый в свое направление.
А когда «Наутилус» стал известен на всю страну, и группа практически стала легендарной, не кусали локти?
Не жалел. Там ведь было много перипетий с составами и много чего еще. Я подумал — слава Богу, что я этого избежал. И хоть сейчас есть у Славы другая команда, по сути, он один.
Нынешнее его творчество с «Ю-Питером» как оцените? Насколько то, что он делает, отличается от «Наутилуса»?
Это нисколько не похоже. «Наутилус» — это эпоха. И та музыка — неотъемлемая часть того времени. Она поднимала людей, заводила молодежь, помогала ей размышлять не только над своей судьбой, но и над судьбой страны и поколения. «Ю-Питер» — это другая музыка, другое время, другие нравы. И если раньше мы были андеграундом, и на комсомольских собраниях у нас выдергивали шнуры, когда мы начинали играть... Теперь музыкантам присуждают медали, ордена. Это все другое.
Про живопись
О вас говорят, как о человек, который не постеснялся поставить свое искусство на коммерческие рельсы. Эта «коммерциализация» в современной российской действительности — исключение? Или есть Никас Сафронов, как пример продажного искусства, а все остальные — его последователи?
Смотря, что понимать под коммерческим искусством. Если писать на потребу зрителю только для того, чтобы покупали — это одно. А если делать репродукции со своих работ, потому что они востребованы и покупаются, это другое. И второе ближе мне подходит. Я поэтому и начал заниматься пропагандой современного искусства в виде постеров. Эти работы востребованы. Они интерьерные, несут положительные эмоции, радуют людей. Что касается «писать для того чтобы продать» — у меня этого никогда не было. И может быть, раньше говорили о коммерческом подходе потому, что меня больше покупали, в отличие от остальных художников. Прошло 15 лет, ситуация не изменилась с продажей, но сейчас такие разговоры поутихли. Хотя какие-то работы я не продаю, какие-то — уже в частных коллекция, в галереях, за рубежом.
Из чего складывается цена ваших картин? Тот же Лужков у вас купил работу. Наверняка не за копейки?
Раньше у меня цены определялись тем, за сколько бы я сам купил свою работу. Я мог абстрагироваться от авторства, посмотреть на работу, понять, что она мне нравится и прикинуть стоимость. И дальше получалось так, что я выкупал свои уже проданные работы у людей, которым требовались деньги. Я понимал, что эта моя работа мне дорога, и я хочу вернуть ее обратно. Людям говоришь цену, они готовы за нее взять работу или нет. Бывает, что продаю совсем дешево, бывает, что дарю. Здесь все зависит еще и от людей. У многих есть не по одной работе, и тогда мы уже практически друзья.
Ваша красноярская выставка проходит в рамках турне или это единичная такая вещь?
Сейчас проходит выставка «Духовные пути искусства», на которой представлены работы мои и моих друзей. Это проект, который начался еще в 2006 году. Мы уже проехали 28 городов России и Европы. Люди сами нас приглашают. Выставка эта сейчас уже заканчивается и начинается моя персональная выставка здесь же, в галерее «Айн Arta».
Насколько вообще в России художественное искусство популярно?
Я не ощущаю сейчас сильного подъема и большого интереса к произведениям искусства. Но, видимо, причина в том, что кризис продолжается, и люди думают в первую очередь о хлебе насущном.
В этом смысле на вас экономический кризис сказался?
Нет, на себе я это не почувствовал.
В Красноярске что-нибудь продали уже?
Люди подходили, спрашивали, обещали вернуться. Что-то я, наверное, буду продавать. Все-таки это мой источник дохода, а от денежной системы мы пока не отошли.
То есть в современном мире художник не обязательно должен быть голодным, чтобы писать хорошие картины?
Художник не должен быть голодным в принципе. В обратном случае, он кроме натюрмортов с колбасой ничего писать не будет (смеется).
А есть ли какие-то способы, как вернуть зрителя на выставки картин?
Нужен другой подход к живописи. Это очень серьезный вопрос. Скажем, раньше иконописцы писали разные работы и вкладывали в них всю душу. Пребывали в посте, молитвах, их не тревожили никакие заботы и хлопоты, которые тревожат современных художников. И пребывая в этом состоянии, всегда с Богом, всегда думая о хорошем, они писали эти лики. И иконы, которым по много-много лет, до сих пор лечат, заряжают людей положительной энергией, помогают жить. Так вот то, что заложено в иконе, должно закладываться в каждую картину любым художником. Потому что картины имеют свойство нести тот энергетический заряд, который вкладывается в них. Походите по выставкам — энергетика картин работает на человека. Я на себе это испытывал. Иногда смотришь на картину, переходишь к другой и делаешь это все быстрее и быстрее, у тебя начинает болеть голова. Ты уходишь с выставки с ощущением, что побывал в чернобыльском реакторе. У картины нет срока действия. Поэтому ответственность художника очень высока.
Узнать правильного художника можно только путем испытания на себе?
Только так, да. Бывают выставки, после которых ты думаешь — так, срочно иду и покупаю кисти и краски и начинаю рисовать. У нас так было на Украине. Книги отзывов превращались в поэтические сборники — у людей, что называется, пёрла поэзия. Искусство должно вдохновлять на творчество.
Фото Александра Паниотова
