Справедливости ради надо сказать — столь масштабных дней памяти Астафьева, кажется, еще не было. Массово и организованно вспоминали три дня, с 28 по 30 апреля. Через мероприятия прошли сотни людей, зрители плавно перетекали в соучастников. Главное место действия раскинулось на весь второй этаж комплекса Mix-Max.
Что само по себе было несколько забавно. Так, критик Валентин Курбатов, гость дней и близкий друг Виктора Петровича, контексту дивился и немного грустил: «Какие-то ярмарки, какие-то продажи стальных дверей, ну, сколько можно уже всей страной торговать?» Ну, то есть в самом сердце общества потребления и зарабатывания — презентация Астафьева. Здравствуйте. Можно видеть в том знак непреходящей актуальности. Курбатов же был скорее смущен. Но это не тот случай, когда торговцев изгоняют из храма — хотя бы потому, что торговля здесь находится у себя дома, а дни Астафьева — в гостях. Также критика смущали привычные времени «интерактивные презентации», «подиум-дискуссии», «игры-квесты» и прочее, из чего состояла программа дней. Астафьев так, конечно, не выражался. Ну, да кто знает — может, интерактивные интерфейсы, наоборот, порадовали бы классика? Нам про то, конечно, не спросить…
Супротив энтропии
Если от новомодности форматов перейти к содержанию, оно не так уж отлично от привычного. Ядро мероприятий выросло из астафьевских чтений, а те, в свою очередь, наследуют «литературным встречам в русской провинции», бывшим еще при жизни Астафьева. К писателю приезжают писатели его круга и говорят о том, что считают важным. Им виднее, о чем. Административная задача организаторов сводится к: 1) привезти, 2) поселить, 3) накормить. Дальше сами участники сядут за стол и разберутся. Монологи и диалоги крутились вокруг тем: Астафьев, литература, общество, Астафьев и литература, Астафьев и общество, Астафьев и я. Приехавшие имеют право на монолог «Астафьев и я» — как правило, гости не просто критики-писатели-режиссеры, но друзья Астафьева по жизни, иная такая дружба тянулась десятилетия.
Обычно на дни Астафьева приезжает определенный, говоря не астафьевским языком, виповский пул (по-астафьевски это было бы, наверное, «самые дорогие гости»). Был он и на сей раз. Это писатель Михаил Кураев (Петербург), критик Валентин Курбатов (Псков), кинорежиссер Михаил Литвяков (Петербург), редактор Агнесса Гремицкая (Москва), издатель Геннадий Сапронов (Иркутск). Гостей сопровождал примкнувший к ним министр культуры Красноярского края Геннадий Рукша.
- Время уже начало свою работу забвения над Виктором Астафьевым, — грустно констатировал Курбатов. — Посмотрите на книжные магазины, — продолжил он. — Там целые полки отданы под одного Пелевина, и редко-редко можно увидеть одну книгу Астафьева.
И это при том, что Пелевина Курбатов считает еще не худшим русским прозаиком. Критик признался, что из таких магазинов ему хочется бежать побыстрее, ему плохо там. В общем, конференция собралась, чтобы стоять против времени. Перефразируя евангельские слова, где двое соберутся во имя Астафьева, там и он будет третьим.
Кураев с Курбатовым вспоминали попытки собрать вместе титанов нашей словесности — Солженицына, Астафьева, Распутина, Белова. И как это срывалось. «Все же великие, что им сам Лев Толстой, а тем более современники». Плюс к обычной писательской гордости — идейные разногласия. «Политика» развела писателей-традиционалистов по разные стороны баррикад, и если Астафьев с Солженицыным еще могли говорить как друзья, и говорить долго — это скорее исключение, тем более что в их случае сторона-то как раз одна, «антисоветская». Впрочем, заметил Михаил Кураев, для русской литературы контры великих — обычное дело. Достоевский и Толстой так и не захотели встретиться друг с другом, хотя общество настойчиво их толкало к тому. У обоих были плохие отношения с Тургеневым. Когда Салтыков-Щедрин пришел на похороны Достоевского, все удивились — они были врагами.
Это в девятнадцатом веке было, заметил Курбатов, это золотой век русской словесности, и они могли себе позволить. Тем более что «Россия была в сердце каждого» и спорили, главным образом, как ее любить и понимать. А сейчас, заметил Курбатов, нет единой партии любви и слишком многие писатели — это партия хулы и глума: над Россией, над традицией, над самой бывшей культурой. «Я не рискую даже пересказать вам содержание романа Сорокина, все-таки мы находимся не в сортире, вот там бы пересказ был уместен».
Грустный анекдот от Литвякова на тему вырождения словно подытожил дискуссию. В общем, он вышел из дома и увидел намалеванное слово из трех букв, которое начинается с буквы «х». Ну, мало ли, раньше не видел, что ли? Видел сотни раз, но впервые увидел, как в этом слове сделали грамматическую ошибку.
Рассказчик предложил залу догадаться, какую именно. Риторическое предложение — все замерли, догадаться тут невозможно. «В третьей букве», — подсказал Литвяков. Это буквой был мягкий знак.
Культура и культ
Вспоминали и милые бытовые мелочи. Вот приехал Солженицын к Астафьеву, ворота сразу на засов запер и три часа говорили. А Астафьев вот так не мог. Считал, что любой пришедший имеет право на его время. И на стол, если было чем потчевать. Как-то раз, вспомнили, скормил запас ухи на несколько дней забредшему отряду пионеров. «Для него чужих вообще не было, — пояснила Гремицкая. — Потому и великий он».
Помимо того, что про Астафьева говорили, про него рисовали, пели, показывали кино и снимали мультфильмы. 28 - 30 апреля с 10.00 до 18.00 сразу в нескольких местах одновременно что-то происходило. От вполне традиционного — «хор бабушек из Овсянки поет любимые песни Виктора Астафьева» — до «квестов» и «интерактивов». Впрочем, последнее сводилось также к разговорному общению, в основном. Некоторые мероприятия выглядели немного странно: сидят люди за круглым столом, в руках у них бумажки с цитатами из Астафьева. Перебирая бумажки, надо ответить на вопрос, зачем люди должны читать. Впрочем, читать не вредно — и если кто-то куда-то подвигнется таким образом, то и пусть.
Были встречи с красноярскими писателями: Эдуардом Русаковым, Эльдаром Ахадовым, Мариной Саввиных, Иваном Клиновым, Татьяной Долгополовой, Михаилом Стрельцовым… Требует некоего мужества, правда, встречаться с читателями на «площадке», в десяти метрах от которой поет хор бабушек из Овсянки (салют тем отчаянным, которые это выдержали).
Ощущение некоего культа личности могло возникнуть, но вряд ли могло смутить. Во-первых, сложно отрицать, что была и личность. Достаточно посмотреть на словарный запас Астафьева — сейчас таким не владеют. И это не от образования, которого формально почти и не было. То ли самообразование, то ли черт знает вообще откуда… Во-вторых, ориентир. Случаются культы спортсменов, культы бандитов, культы выигравших в лотерею, к числу коих можно отнести поп-звезд. Культуре сложно без культов. Пусть уж культ писателя будет.
О вручении Литературной премии Фонда имени В.П. Астафьева читайте в литературном блоге Антона Нечаева.
Александр Силаев, «Вечерний Красноярск»
