«Врач должен учиться всю жизнь»
Хороший врач должен уметь сочувствовать пациенту — это очень важно, но для того чтобы стать настоящим врачом (наверное, более, чем в нашей специальности, такого больше нигде нет) — должен учиться всю жизнь. То, что вчера казалось правильным, или то, что помогало в лечении больных (например, с тем же инфекционным эндокардитом или сепсисом, когда лечили большими дозами пенициллина) — сегодня вызывает у современных врачей улыбку, а ведь мы в своё время так лечили, и эффект был хороший.
Раньше было только мнение врача и его опыт, и он на это ориентировался, а сегодня врач учится лечить пациента согласно клиническим рекомендациям на основе доказательной медицины, и клинические рекомендации должны обновляться раз в 3 года. А это значит, что и знания врача обновляются раз в 3 года, ведь сегодня мы стремимся лечить пациентов правильно, согласно современным требованиям и стандартам.
Хороший врач начинается с эмпатии к пациенту и заканчивается знаниями. Можно быть добрым врачом и при этом ничего не знать, но если ты не помог пациенту, если ты сегодня ему назначил препарат, на который другой доктор скажет: «Какой дурак тебе это назначил?», то грош цена тебе как специалисту. Эмпатия должна сочетаться все-таки с глубочайшим знанием специальности.
«Учиться, учиться и учиться» — так завещал великий Ленин, так учила коммунистическая партия; ушел и Ленин, и партия, а «учиться, учиться и учиться» — осталось. Мы сегодня должны очень много свободного времени посвящать самообразованию для правильной самореализации. Если врач не продолжает над собой работать, перестает постоянно учиться и приобретать новые знания, он остается в прошлом веке.
Мы стараемся, чтобы наш доктор проходил международную сертификацию, а его диплом был востребованным — в том числе и на западе; это значит, что нужно знать все международные стандарты и рекомендации, которые сегодня, к счастью, иногда совпадают с российскими — или очень близки к ним. Российский врач подвигается к международным клиническим знаниям, сегодня наши доктора очень много выступают на различных международных форумах со своими докладами, представляют свои научные разработки. Часть преподавателей нашего вуза выходят на международный уровень, и это уже говорит о том, что происходит интеграция нашей и западной медицины.
Как вырастить хорошего врача
Доктор должен сделать себя сам — в процессе жизни, но должен быть хороший наставник. И если студент найдет себе в вузе такого наставника, а потом в начале практической деятельности у него появится такой наставник в поликлинике или в станционере, то он, конечно, состоится значительно быстрее. Дорогу осилит идущий.
Сейчас выпускник вуза просто получает аккредитацию и выходит в практическое здравоохранение, и, если не дать ему возможности с кем-то проконсультироваться, кому-то позвонить и обсудить пациента, доктор начинает вращаться в своем собственном соку. Недаром существует понятие консилиума, в стационарах достаточно часто тяжелого больного обсуждают ведущие специалисты, но в поликлинике такой возможности нет, потому что поликлиника — это вал пациентов, которые следуют один за одним, и старшего товарища вытащить из кабинета на консультацию не всегда возможно.
К счастью, ряд моих учеников до сих пор советуются со мной, подходят, спрашивают, как бы я повела себя в том или ином случае, что бы я назначила, и это, наверное, очень и очень важно.
Студент должен выбирать наставника сердцем — придя в медицину, надо понимать, что ты должен отдать всего себя — и при этом не выгореть, потому что проблема эмоционального выгорания в педагогике и медицине стоит наиболее остро, нигде люди так не выгорают, как в этих двух специальностях.
Очень важно сердцем чувствовать, несколько ты предрасположен к тому или иному педагогу, врачу, с кем тебе комфортнее посоветоваться, кто не будет насмехаться над тем, что у тебя не хватает знаний, который не начнёт тебя высмеивать; когда человек почувствует уверенность, что он пришел к тому, к кому надо было прийти, он поймёт, что это — его наставник.
Это часто определяется в работе в студенческом научном обществе, когда студент и педагог начинают проводить какое-то научное исследование. Тогда формируется эмпатия друг к другу, и ученик чувствует, что именно этот преподаватель поможет ему в дальнейшем стать хорошим специалистом. Такие пылкие умом, тянущиеся к науке студенты достигают в жизни значительно большего по сравнению с теми, кто наукой в вузе не занимается, кто занимается только учебой. Важно чувствовать, что медицина — это твое, важно относиться к категории людей «хочу всё знать», то есть «хочу найти ответ на вопрос, чем же болен данный пациент», — это самое главное.
Какова роль преемственности поколений в профессии врача на сегодняшний день?
В любой семье детям должен быть доступен выбор профессии. Кто из родителей в ребёнка закладывает больше зёрен, кто дома больше рассказывает про свою специальность, делится чем-то, что его зацепило, вот туда ребёнок и пойдет. Важно понимать, к чему ты предрасположен.
В хирургию, например, идут люди с огромным профессионализмом мануальных навыков, и совсем другое дело — в терапии. Мой муж говорит, что терапия — это галактика, хотя он хирург, почему? Он рассуждает: «Мы зашли, отрезали лишнее — всё, нет забот на шее, а вы, терапевты, приходите и высказываете умные мысли, стоя над кроватью больного, ничего не разрезая, несмотря внутрь». Познания истинного терапевта — это познания галактики, это настолько высокий уровень интеллекта, когда человек собирает в себе целые поля знаний.
Династия в медицине
История старейшего факультета КрасГМУСемья, династия в медицине — это очень важно. О чем разговаривают родители в доме? О больных. О страданиях людей. Родители-врачи всегда вздыхают, когда тяжелый больной выходит из комы, когда жизнь пациента уже не на волоске, она уже приобрела реальные формы существования. Когда ребенка это за живое задевает, когда ребёнок чувствует, что он только в медицину — и больше никуда, это и есть самое главное.
Когда моя дочь сказала, что пойдет только в медицину, то мы её отговаривали, но она себя видела только врачом. Она стала терапевтом-кардиологом, и она очень любит пациентов, а это — самое важное.
Я горжусь, что моя дочь является продолжательницей нашей династии, а вот когда я спрашиваю, кем хотят стать мои внуки, то пока я не увижу у них большого желания стать врачами, я никогда не буду заставлять их, как и моя дочь.
Я категорические против, когда родители тянут за собой дитё, и говорят: «Ты пойдешь в медицину, потому что ты больше ничего не умеешь, потому что мы с папой больше ничего тебе дать не можем». Я вижу массу детей медицинских работников, которые вообще никогда в жизни не хотели бы быть врачами, — и которых родители заставили пойти в медицину, а эти дети за 6 лет так и не полюбили ее.
Самое страшное — равнодушно отправить ребенка туда, где ты сам работаешь, равнодушно — по-другому сказать не могу, потому что если дети к этому не предрасположены, они тем же ответят — равнодушием.
«Брезгливость должна остаться дома»
Если ты идёшь в медицину, не любя больного, брезгуя, то тебе в ней делать совершенно нечего, потому что в медицине и грязь, и все испражнения, которые может выделять человек — и это всё медицина. Это не значит, что мы не брезгливые люди, но надо понимать, что когда ты пришёл в специальность — брезгливость должна остаться дома. Как ваш личный опыт помогает университету готовить специалистов, которыми гордится край?
Если меня спрашивают, кем бы я хотела быть, начнись другая жизнь — я бы сказала, что лучше нашей специальности на земле нет. У меня было две мечты в школе — это стать учителем и стать врачом. В этом выборе помогла мне моя тетя, заведующая и организатор лаборатории лечкомиссии, учившаяся в мединституте в тяжелые военные годы: «Самое лучшее, чтобы соединить две твои специальности, — это стать преподавателем в медицинском институте, и тогда ты реализуешь себя и как врач, и как педагог. Всё зависит от тебя».
«Если я уставала от студентов, то шла в палаты к пациентам»
И когда мне после аспирантуры предложили остаться преподавателем на кафедре пропедевтики внутренних болезней, я не задумалась ни на одну минуту, потому что понимала, что это реализация сразу двух моих желаний на будущую жизнь.
Если я уставала от студентов, то шла в палаты к пациентам. Если мне очень много вопросов задавали пациенты, то я говорила: «всё, у меня занятие со студентами», и уходила заниматься со студентами. Вот этот баланс надо уметь выдержать. Оставаться хорошим врачом и быть хорошим педагогом, это значит — не выгореть.
Самое страшное — это выгорание, тебе будет неинтересно всё: к больным идти будет неинтересно, студенты будут неинтересны, потому каждый день — одно и то же. Но так не бывает, одного и того же не бывает, надо всё время иначе преподносить тему, иначе ее разбирать. Поэтому если ты способен на создание чего-то нового, если ты креативен, сохраняешь чувство юмора (а я считаю, что выжить в наше время можно только с чувством юмора) — ты будешь успешным человеком.
Пандемия коронавируса и нынешняя реальность трансформировали сегодняшнего врача?
Во-первых, то, что врачи сегодня совершают героические поступки — это вне всякого сомнения, но вместе с тем — чего я боюсь? Я боюсь, что некоторые люди, бросив своё основное место, допустим, неврологию, где тяжелые инсультные больные, идут в «красную зону» зарабатывать деньги — и мы прекрасно понимаем, что деньги, которые платят за коронавирус, отличаются от обычной заработной платы врача. Но ведь там, откуда они ушли, некому оказывать помощь инсультным больным.
Когда профессионал уходит на работу в зону, где работа по стандартам, где создано уже несколько версий рекомендаций, где четко расписано, какие дозы каких препаратов применяются, это странно. Наверное, специалисты уровня заведующих отделением, уровня высшей квалификации, старших ординаторов, не должны сегодня использоваться в ковидных зонах. На мой взгляд, там всё-таки могут работать и врачи-терапевты, где-то — старшекурсники, ординаторы.
Смерть рядом с надеждойИз нашего вуза большое число ординаторов ушло работать в ковидные зоны, это правильно, потому что там есть технология оказания помощи, ведь они не в реанимацию идут оказывать помощь, они оказывают помощь пациентам в условиях стационара, а это, как правило, люди со средне-тяжелой пневмонией (тяжелая пневмония госпитализируется в палаты интенсивной терапии, поэтому там особая категория врачей работает, врачи-реаниматологи — и т. д).
Чего я больше всего боюсь? Как вернутся назад после ковидной темы врачи в то самое отделение, где они раньше работали? Не будет ли это способствовать еще большему эмоциональному выгоранию, потому что к большим деньгам люди быстро привыкают, и не получится ли так, что человек, получая в дальнейшем среднюю или невысокую заработную плату, не захочет себе каким-то образом этот высокий заработок компенсировать? Этого я очень опасаюсь.
«Я не помню такой сплоченности внутри вуза никогда»
Я работаю в вузе после окончания аспирантуры, с 1987 года, это 37 лет, и я не помню такой сплоченности внутри вуза никогда. Мне кажется, как мы быстро сейчас принимаем решения (в том числе решения об открытия МСКТ-центра, лабораторий, возможности создания резерв-лабораторий), так быстро мы не принимали ни одно решение. Но это обусловлено тем, что обновленный проректорский корпус достаточно легко переносит мозговой штурм, который мы проводим практически ежедневно.
У нас 3 раза в неделю проходят «ковидные» планерки, созданы штабы по оказанию помощи практическому здравоохранению, а также проводятся планерки в ежедневном режиме, 5 дней в неделю, когда мы обсуждаем проблемы медицинского университета. И задача таким образом решается иногда за 5-7 минут, потому что каждый проректор выносит проблемы на штаб или на планёрку, и мы принимаем вместе коллегиальное решение.
«Дистант», волонтерство и обучение иностранных студентовМы понимаем, что если мы не возьмем на себя решение этой проблемы, то за нас ее никто не решит. Мы идем в ногу с решениями губернатора Красноярского края и Министерства здравоохранения Красноярского края. И готовы к любым решениям Минздрава РФ. Я вижу абсолютно работоспособное руководство вуза, которое позволяет решить все поставленные задачи на сегодняшний день. Как чувствуют себя студенты, интегрированные в настоящее поле боя с коронавирусом? По-разному. Мы общаемся с ними, они у нас на дистанте, но мы продолжаем занятия, на каждой кафедре выделено по одному или несколько преподавателей для работы с такими студентами.
Очень сильно отличаются студенты, которые хорошо учатся, даже находясь в «красной зоне», они пытаются в течение суток ответить на вопросы педагога, просмотреть лекцию, поучаствовать в практическом занятии. Но есть студенты, которые ушли в «красную зону», имея большое количество долгов по успеваемости, и они решили, что зона всё спишет, что они выйдут оттуда как герои сегодняшнего дня — и им не надо будет отрабатывать, но ведь они отработки эти получили за то время, когда ковида еще не было. Если у тебя огромные проблемы с учебой — можешь ли ты полноценно оказать помощь больному, которую должен оказывать? Хватит ли твоих знаний, чтобы оказать эту помощь?
«Ковид не только пройдет, но и забудется»
Завтра, послезавтра ковид закончится, начнётся обычная «мирная» жизнь, и студентам надо будет выходить работать в поликлиники, и они не скажут пациенту: «Знаете, я тогда был в ковидной зоне, эту тему разбирал мой педагог, но меня там не было, извините, я не знаю, как вас лечить». Рано или поздно ковид не только пройдет, но и забудется, и люди уже не захотят слушать этих отговорок, страна не сможет так долго чествовать героев. Сейчас наградят людей, которые были в зонах, сейчас они получат какое-то материальное поощрение, психологическое поглаживание в виде наград родины, но пройдет это время — и что?
И вот здесь надо посмотреть правде в глаза — сможешь ли ты наверстать упущенное, когда ты был в «красной зоне»? Поэтому все чувствуют себя по-разному: от отличников, которые даже находясь в «красной зоне» остались очень хорошими студентами, до тех, кто просто в этой зоне укрылся.
Были ли студенты готовы к борьбе с коронавирусом?
Некоторые говорят о том, что они не представляли, насколько тяжело будет работать, рассказывают обо всех сложностях. Конечно, в «красную зону» должны идти здоровые люди, которым не опасно самим заболеть, чтобы не случилось никаких осложнений в состоянии собственного здоровья.
Конечно, никто не говорит, что там легко. За легко — деньги не платят. Более высокая оплата труда должна быть обязательной, это правильно. Но были и те, кто практически в течение первых суток откликнулся на возможность очной учёбы, а некоторые продолжали писать письма в адрес Министерства Здравоохранения Красноярского края о том, что они боятся заразиться, бояться погибнуть от ковида, что их надо перевести на дистанционное обучение. Возникло ощущение, что они не собираются работать врачами. А ведь завтра, когда они ими станут, их уже никто не будет спрашивать, хотят они или не хотят, уже диплом обязывает их пойти и работать.
«У каждого поколения есть хорошие и плохие врачи»
Лучшие красноярские врачи вспоминают студенчествоХотела бы я лечиться у своих учеников? Пока мое поколение работает, мы уверены и знаем, к кому мы можем обратиться по любому вопросу и проконсультироваться. Я не хочу быть ханжой, говоря, что у нас были врачи лучше, я думаю, у каждого поколения есть хорошие и плохие врачи. Но сегодняшний врач — он совсем другой.
Сегодня в медицине произошел информационный бум, и можно очень быстро искать информацию, а врачу иногда не нужно запоминать дозы препаратов, например, он считает, что гаджет поможет ответить на все его вопросы — показания, противопоказания, то, что мы учили наизусть. Когда я изучала клиническую фармакологию, мы более 1000 лекарственных препаратов только на экзамене сдавали — по дозировке, с выпиской рецептов.
«Мы проглатывали книги библиотеками — сегодня единицы студентов читают взапой»
Теперь студенты не заморачиваются, свою память они используют на очень небольшой процент, у них совершенно другое мышление, они не готовы сегодня читать много. Мы проглатывали книги библиотеками — сегодня единицы студентов читают взапой. Им нужно показывать картинками, рисунками, абстракциями, они воспринимают информацию, если она преподносится блоками, предложениями.
Хорошо это или плохо? Это век компьютерных технологий. Моя задача не в том, чтобы изменить приходящих врачей, моя задача, во-первых, заставить их думать, во-вторых — полюбить профессию так, как люблю ее я — и заинтересовать. Я не пытаюсь перевернуть мир вверх ногами, не пытаюсь заставить речку течь в обратном направлении, но если студенты ходят ко мне на занятия, и у меня группа как пришла в полном составе, так и ушла в полном составе, значит, я достигла своей цели.
Многие студенты говорят: «Если бы была возможность ещё раз послушать ваши лекции, мы бы это сделали обязательно, потому что, придя в практическое здравоохранение, мы поняли, какую практическую ценность они несут». Вот это самое главное, когда люди откликаются — мне передают приветы со всего Красноярского края, они меня помнят. Значит всё-таки я для них прошла не белым пятном в этом университете, я что-то смогла вложить в их душу.
Почему мы верим в завтрашнего врача
Мы не можем не верить. Во-первых, приходят новые визуализирующие технологии в помощь врачу: когда я оканчивала вуз, поставить диагноз порока сердца мы могли только по ЭКГ (электрокардиограмме) и фонокардиограмме, сегодня же ни один врач фонокардиограмму не прочитает, потому что он не знает, что это такое. Фонокардиограмма ушла в историю, но зато сегодня мы имеем возможность сделать КТ сердца, МРТ сердца, позитронную и эмиссионную томографию сердца, биопсию — раньше мы даже не знали таких слов.
Медицина вышла на совершенно новый виток развития. Конечно, если будущие врачи заинтересованы в своей специальности, они будут лучше и умнее нас, без всякого сомнения, потому что они будут владеть такими компетенциями, которыми не владели мы — просто не было таких методик. Поэтому, конечно, будем лечиться и учиться у будущих врачей, другого выхода нет.
Беседовала Анастасия Гнедчик
