Упомянув кое-кого из уважаемых мной литераторов нашего Сибирского лит. квартала красных фонарей, а кое-кого оставив за кадром, чтоб не поганить их святые имена суетой интернет-пространства, я действительно ценя и почитая этих людей, как писателей, спрашиваю (в основном у себя самого): а что они стоят в мировом плане? Останутся ли их (наши) имена, говоря патетически, в истории великой русской литературы (русской, потому что на русском языке)? И надо ли вообще над подобными вещами задумываться?
Это если сравнивать того томского деда, который Кузнецова домогался «с поэзией», и, скажем, Эдика Русакова — да, Русаков велик. Ставер почти велик. И даже какой-нибудь Матвеичев покажется изящным словесником. А если этих же сибирских парней с Толстым сравнить, с Достоевским?
Вот еще одна непонятная моему непонятливому уму область лит.процесса: та же неясность оценок, только в историческом ракурсе. Действительно ли все мы тут какашки перед титанами прошлого, или кто-то из нас встанет с ними брюшко к брюшку, монокль к моноклю? Я вот не знаю кстати: друзья-писатели, мы вообще как работаем, как будто Толстой был и есть, или как будто его никогда не было? Нам важно сиюминутно что-то урвать: публикацию, книгу, гонорар, или мы о вечности тоже помним?
Тут у каждого, конечно, своя линия: я, общаясь с особо компанейскими, обаятельными людьми из литературного цеха, всегда про себя твердил о том фактически невысоком классе, которого они достигли по сравнению с великанами, чтобы не попасть под их чары. Это относится к очаровашке Астафьеву (я не в восторге от него, как от писателя) или к замечательному рассказчику и умнейшему человеку Солнцеву (писатель, понятное дело, еще хуже Петровича). Буквально это выглядело так: Петрович или Меркулович травят анекдоты, шутят про баб, имеют благодарную аудиторию, или конкретно меня, как угодно, а я с хмурой рожей хлещу халявную выпивку и бормочу сквозь зубы, почти что с маньячной ненавистью: «Давай, давай, болтай больше, я-то знаю, чего ты стоишь, я знаю, какое ты полное говно».
Так что мне исторический взгляд очень даже помогает.
А вот кто будет ценен спустя время из наших земляков-современников, я, пожалуй, уверенно не скажу. Будут ли читать Игоря Кузнецова или Саню Силаева, Евгения Эдина или Наталью Малееву? У Кузнецова есть уже свое прозрачное, легкое и очень свободное слово, у Сани — потрясающий интеллигентно-матерщинный юмор, Эдин, Коро, Пшеничный — все ищут свое и, похоже, находят... Но так ли это ново и так ли это необходимо для всего словесного искусства? И всегда ли именно необходимое сохраняется? К тому же то, что мы сегодня считаем великим, завтра может вполне оказаться на свалке. Так может и не стоит рваться в эти седые классические ряды многотомных классиков? Писать себе в удовольствие, а там уж как масть пойдет.
Да и будет ли вообще что-то «потом», в будущем?
Борьба писателя Игоря Кузнецова «против всех» продолжается.
Антон Нечаев
