Фестивальный пасьянс ДНК организаторы завершали наиболее крупными картами из своей колоды — пьесами ведущих современных драматургов Максима Курочкина и Михаила Угарова и спектаклем Театра.DOC «Толстой — Столыпин: частная переписка». Известность, а точнее даже, модность подвально-столичных гостей обернулась неимоверным аншлагом на вечерней камерной сцене; мы со знакомыми шутили, что пора бы вводить накопительный билет, позволяющий проникать на спектакли только при условии предварительного посещения хотя бы нескольких читок. Прочтения пьес, в свою очередь, были отмечены самыми бурными за весь фестиваль дискуссиями — критики, драматурги, режиссеры вступали друг с другом в сдержанные перебранки, наблюдать за которыми оказалось и приятно, и познавательно.
Своего «Кандида» Максим Курочкин сам же и представлял публике (воспользовавшись случаем, он уверил всех в том, что это еще не готовая пьеса, а её «зародыш»). Текст был написан в рамках январского проекта «Классика. Актуализация» по мотивам вольтеровского «Кандида»; честно говоря, не один и не два встреченных мною на фестивале человека признались, что обратились в вольтерьянство, то есть, озадачились поисками оригинала, именно благодаря украинскому драматургу. Так эта остроумная, нашпигованная фрагментами культурных кодов, слегка головокружащая работа выполнила еще и просветительскую функцию; старина Вольтер наверняка остался бы доволен.
Итак, у нас имеется главный герой, который страдает от приступов острой головной боли каждый раз, когда думает о чем-то дельном. Именно поэтому родители нанимают сыну гувернера Панглоса — комсомольца, спекулянта, пройдоху, а, в исполнении Сергея Даниленко — еще и дальнего родственника Тайлера Дёрдена. Панглос должен следить за тем, чтобы Кандид всю жизнь оставался дураком; впрочем, парень и сам против этого не возражает. Возлюбленная Кандида, девушка с красивым именем Кунигунда скончалась в десятилетнем возрасте. К счастью, парень сохранил пару волосков с ее головы, из которых великий кардиолог Амосов (вот уж чье появление на страницах пьесы — наименьшая из неожиданностей) обещает воскресить девушку в отдаленном будущем. Всё очевидно — чтобы разница в умственном развитии не бросалась в глаза, нужно дожить до времени ее биологической реинкарнации, не особо отягощая мозги лишними мыслями. А за это время столько всего произойдет! Чернобыльская трагедия, развал Советского Союза, 11 сентября, появление первых компьютеров и исчезновение последних неопытных женщин... Валидол начнут продавать в капсулах с пластмассовыми пробками, а не с завинчивающимися крышечками. Даже интересный театр, в существование которого верили комсомольцы, окончательно обернется иллюзией.
Скрытых цитаций и культурных гиперссылок здесь так много, что в какой-то момент становится очевидно — ты, опытный читатель, их попросту выдумываешь. Но есть и важное отличие от оригинала: если Кандид-1 мотался по миру, становясь очевидцем значительных событий своего времени и по крупицам расходуя драгоценный оптимизм, то Кандид-2, будучи блаженным дураком, не делает вообще ничего; вершина его осмысленных манипуляций с материей — это организация промоутерских боев. Что характерно, голова у него болит всего пару раз за пьесу — несмотря на множество как-бы-умных мыслей, которые изрекают персонажи. «Пучок слов, перевязанных ниткой, можно забросить в холодильник и забыть. А потом выбросить, и не будет ощущения, что выбрасываешь хлеб или что-то важное». «Что я знаю о народных ранах, чтобы иметь право о них не забывать?» и тому подобная ерунда, за которую люди во все времена готовы даже платить деньги. Такая же ерунда — это «аварская тоска по империи» и «сознательное протоболгарство» (угадаете, о чем сие?), и даже фраза про возделывание собственного сада. Повесть Вольтера громила философию его времени; наше время, к сожалению, располагает лишь псевдофилософией, но и ей хорошо бы дать литературную затрещину.
Самым замечательным в эскизе пьесы Михаила Угарова «Маскарад, маскарад» оказалось его обсуждение. После того как Александр Вислов предположил, что попадание этого текста на фестиваль скорее обусловлено фамилией автора, чем собственно художественными достоинствами, коллеги критика взвились как пионерские флаги и долго, с упоением рвали на куски Ивана Стрелкина. Молодому режиссеру вменили в вину крайне неудачное прочтение «умной и сложной» пьесы; эскиз действительно получился хоть и стильным, но маловразумительным (и эмоционально — очень холодным), однако, что символично, никто из участников дискуссии внятно растолковать или хотя бы сформулировать принципы построения и функционирования угаровского текста не смог — и это как бы намекает. В общем, или Михаил Юрьевич оказался умнее всех собравшихся, или же, что вероятнее, один из отцов-основателей российской «новой драмы» попросту перемудрил; искренне сомневаюсь, что хотя бы один театр возьмет себе новый «Маскарад» в репертуар, разве что только желая подставить приглашенного режиссера.
Кажется, это исключительно неудачная попытка большого мастера изобрести для себя новый художественный язык. Важная особенность этой сложносочиненной пьесы заключается в том, что, в отличие от «Кандида» Курочкина, незнакомый с лермонтовским оригиналом зритель фактически обречен на полное, тотальное непонимание увиденного. Угаров помещает Арбенина и Звездича в пространство современного маскарада, отягощенное множеством современных же смыслов, создает некую бесформенную постмодернистскую надстройку над лаконично и строго организованным оригиналом; сравнение уже не в пользу ремейка. Диалоги и монологи персонажей превращаются в черт знает что: в изящные, но растрепанные словесные кружева, которые безжалостно треплет звездный ветер могучего интеллекта. В итоге все персонажи искажаются, текст напоминает густое марево, сквозь которое нужно продираться с канцелярским ножом в руках и, что самое главное — не возникает ничего нового, что было бы замечательнее оригинала и оправдало затраченные на «адаптацию» усилия.
Спектакль «Толстой — Столыпин: частная переписка» по пьесе Ольги Михайловой поставил режиссер Владимир Мирзоев; работа получила хорошую критику в столице, у нас все тоже были впечатлены, что, кстати, столичных критиков характеризует самым лучшим образом. Замечательная идея — взять реальную переписку двух крупных исторических личностей и наложить на неё выдуманную, но вполне типичную историю о нравах домотканого отечества. Некий мелкий пензенский адвокат готовится защищать на суде крестьянку, зарубившую топором своего свекра. Несмотря на то, что девушка даже не думает оправдываться, адвокат нутром чувствует, что не все в этом деле так очевидно; чувствуем это и мы, поскольку слишком уж, повторюсь, типична эта история. Детективная составляющая пьесы настолько мнима, что спасают эту сюжетную линию только чудные актерские работы, несколько сглаживающие неприятный эффект зрительского «превосходства» над персонажами.
Вторая линия — это собственно линия Столыпина и Толстого, к которым адвокат, как к непререкаемым общественным авторитетам, обратился за помощью. Разумеется, ни тому, ни другому судьба какой-то крестьянки не интересна — увлеченные страстной концептуальной дискуссией о судьбах России, о праве крестьян на землю, о причинах нарастающей социальной агрессии в народе, они предпочитают не размениваться по мелочам; на письма отвечают сухо и общими словами, хотя в своей баталии слов не экономят. Столыпин — человек-скала, язвительный циник, облаченный в строгий костюм и вооруженный бронированным чемоданом — и Толстой, вкрадчивый и сладкоязычный, одетый в какую-то хламиду и легинсы, напоминающий то ли шаолиньского монаха, то ли проповедника-бенедиктинца. Их схоластическая беседа тоже предсказуема, ибо в обозримом будущем закончится гибелью одного из спорщиков от рук террориста; это ли авторский вывод о правоте Льва Николаевича?
Вот и получается, что на протяжении полутора часов в спектакле не происходит ровным счетом ничего; психологические флуктуации тоже минимальны — да, медленно и неизбежно влюбляется адвокат в свою подопечную (что неудивительно, подразумевая соблазнительных чертиков в глазах Анны Осиповой), а потом «открывает для себя правду», давно уже очевидную зрителям. Все так же выделывает ушуистские кренделя Толстой, все так же грозно поводит глазами и посверкивает лысиной Столыпин (своей манерой отвечать грубыми шутками на сложные вопросы очень напоминающий другую известную политическую фигуру), все так же тянется их бесконечный спор, в котором не может быть победителя. Парадокс, достойный всего фестивального дня — исключительно слабая пьеса, лишенная драматургического начала, может стать замечательным спектаклем усилиями режиссера и артистов.
Евгений Мельников
«ДНК — VI», день первый: Дэвид Линч в белорусской деревне
«ДНК-VI», день второй: от ГУЛАГа до Болотной
