Божественное начало в постановке Инженерного театра АХЕ настолько явственно ощутимо, что можно падать на колени и затягивать новосочиненную литургию хоть посреди зрительного зала. На сцене из смешения света, звука, людей, предметов и некоторых жидкостей один за другим рождаются целые цепочки микрореальностей; этакие диковинные, жутковатые бусы для не менее диковинных, жутковатых богов. Эти боги, старательно помешивающие первородный бульон и непрерывно пропускающие сквозь него свои электрические импульсы, действительно очень странно выглядят — небриты, молчаливы, облачены в нелепые одеяния, много курят и, кажется, даже выпивают; правда, им по статусу позволено всё.
«Пух и прах» — спектакль старинный, отчего его фрагменты без особых проблем можно найти на YouTube. Другое дело, что смотреть на сотворение мира посредством видеохостинга — это примерно так же, как читать о нём в Библии, то есть проецировать свою фантазию на рафинированную плоскость в тщетной надежде испытать восторг подвижника демиурга. Нет, процесс зарождения всего сущего и сопутствующий ему изначальный хаос требуется наблюдать воочию: слышать крики птиц и мелодии «Кармен», вдыхать кисловатый запах мокрых древесных стружек в сочетании с пивной пеной и дымом дешевых сигарет и, исключительно ради научного интереса, выбирать из происходящего логические зерна.
Разглядеть в затейливых оптико-механических метаморфозах «Пуха и праха» коллизию любовного треугольника несложно, ибо все элементы классической конструкции находятся там, где им и надлежит быть: есть Он, есть Она, есть Некто третий, злокозненный и неприкаянный, есть Случайное знакомство, Роковые обстоятельства, Измена, Трагическая развязка и Обязательное примирение. Значимое отличие «инженерной драматургии» от классической заключается лишь в том, что эмоции, чувства, мысли здесь приобретают сенсорное воплощение — в качестве масок, мелодий, совершенно, казалось бы, невзрачных вещей вроде куска полиэтиленовой пленки или бумажного кораблика. Но иначе и быть не может: ощущения богов по умолчанию обязаны мгновенно обретать какую-то конкретную форму, а уже потом обрастать человеческими смыслами и аллегориями.
Пока артисты АХЕ строят и разрушают, смешивают, поджигают и рассыпают, зрители, в свою очередь, возводят и сносят в своей голове целые наборы архетипических сооружений, как бы упорядочивая получаемую информацию: почти бессознательное, но необходимое подражание богам, поскольку существовать в состоянии вечной энтропии наблюдателю крайне тяжело. Это строгий синтетический подход, которому, возможно, не хватает одухотворенности — так и постановки АХЕ в какой-то момент могут показаться не то чтобы мертвыми, но изначально НЕ живыми. Вспомним, однако, что и творец взялся за живых существ только на пятый день, до сего ограничиваясь земной и небесной твердью с её крайне запутанной механикой. То, что нам, публике, предоставляют возможность завершить мировую стройку, запустив в неё человека — это, право слово, очень почетно.
Евгений Мельников, фото Алины Ковригиной
PS: Рекомендую почитать увлекательнейшую статью десятилетней выдержки в Петербургском театральном журнале — о мифологии наших питерских гостей, их космогонии, философии и еще бог знает о чем.
«Норильские сезоны». О Снарке и монтажниках-высотниках
«Норильские сезоны». О деньгах и пингвинах
За неделю до «Театральной весны»
