Беспощадный бумеранг добра, запущенный мною же в предыдущей проповеди о необходимости всегда досматривать спектакли до конца, скоренько описал полный круг и вернулся к субботнему вечеру, хорошенько тюкнув хозяина по голове. Удержаться от желания прервать знакомство с «Курицей» (да и с воскресной «Бабой „Шанель“») было просто невозможно; забавно, что многие граждане с входными билетами лихорадочно высматривали себе свободное местечко в зале, чтобы потом также лихорадочно спасаться бегством в антракте. Именно эти два спектакля, однако, оказались наиболее востребованы публикой, что немного печально, поскольку в очередной раз свидетельствует о победе низких жанров над высокими.
Впрочем, как раз в этом случае нет места высоколобству: посмеяться любят все, да и любому театру нужно зарабатывать деньги, особенно если он частный. Об этом же с некоторым ехидством написал сам Коляда в живом журнале: «Эстеты пораженно таращились на сцену: что это такое?! Это — черный хлеб наш. Не всё же рубаху каждый вечер на сцене рвать». Другое дело, что после «Годунова» и «Маскарада» хотелось чего-то такого же порядка — но не историй про любовные многоугольники в кулуарах провинциального театра или попойки с участием «бурановских бабушек» и их бравого баяниста.
Главный недостаток «Курицы», на мой взгляд, заключается в несмешной и неинтересной пьесе. В комплекте — молоденькая вертихвостка, одураченные ею чужие мужики, оскорбленные дамы бальзаковского возраста (с пролетарскими замашками), а также ворох ернических шуток из разряда «есть ли театральная жизнь в глубинке?». Всё это когда-то уже звучало в тех или иных вариациях, причем звучало куда остроумнее и лаконичнее; если вы откроете пьесу, то ужаснетесь огромным массивам однообразного, вполне себе предсказуемого текста — никуда не ведущего и ничего не сообщающего. Будучи облеченной в декор девяностых, она напоминает эпизод из какого-нибудь российского сериала, расположившегося на «второй» кнопке.
С «Бабой „Шанель“» дело обстоит похитрее, потому что оригинальной фактуры этому тексту не занимать, равно как и грубоватого, но достойного юмора; с другой стороны, никакой изысканной, самобытной режиссуры здесь нет и в помине, так что, условно, этот спектакль мог быть сыгран любым другим театром. Застолье по случаю 10-летия ансамбля русской песни «Наитие», на котором резвится коллектив бабушек в кокошниках («русская женщина всегда в кокошнике») — вредных, скандальных, поэтичных, не утративших тяги к мужчинам и творчеству: пейзаж, как минимум, забавный. Дальше — традиционные бабьи разборки, связанные с появлением новой солистки, под занавес — грустная ремарка о том, что в старости приходится все забывать, чтобы самой не оказаться забытой. Момент, в который за всеми этими шалостями наблюдать становится и скучно, и неприятно, трудно как-то локализовать; вероятно, это происходит тогда, когда число ломовых шуточек над старостью и смертью переходит некую границу, но не образует новое качество. Циничный смех должен иметь какую-то цель, правда, чтобы не казаться глумливым?
Как бы то ни было, организаторам гастролей хочется сказать большое спасибо за уральских визитеров. Коляда-театр — это настоящее явление в театральной жизни, и потому здорово, что нас с вами постарались к этому явлению приобщить.
Евгений Мельников
