Для меня самый милый из шестидесятников. Самый ценный, самый яркий, самый талантливый. Еще в школе стихами его увлечен был. Потому что звук (а звук для меня всегда важен), потому что шум, яркость, современность. Потому что поэт.
Сейчас, конечно, отошли прежние увлечения, и скепсис появился по поводу всей их московской поэзии, «горькой» столичной жизни, якобы диссидентства (на самом деле — осторожная фронда — это по максимуму). В эти прощальные дни такая тьма программ прошла об Андрее Андреевиче, и лишний раз убедился: как они все далеки от нас, всегда далеки и были. Вот Андрей Андреевич с Жаклин Кеннеди (представляете, скажем, меня или Ваньку Клинового с Мишель Обамой? Да хоть кого-нибудь из московских: Кибирова, Гандлевского, кто там сейчас котируется?) Вот Андрей Андреевич по приглашению президента едет в Америку (а перед поездкой еще намерен отдохнуть в Крыму на даче). Вот Андрей Андреевич спорит, ругается с Хрущевым... Как это все... по-другому. Насколько другой уровень жизни, связей, общения, понимания. Элита, черт возьми, они чертова сытая элита. А мы внимающий им, голодный и драный, но благодарно аплодирующий стадион.
Сейчас перечисляют его хитовые книги, и я понимаю, что читал, похоже, что-то не то. Основной сборник Вознесенского для меня был «Выпусти птицу», знал его почти весь наизусть, включая стихи экологические, вроде этого «Я на болотной тропе вечерней встретил бобра, он заплакал вхлюп (и тут растягивая и наращивая), ручкой стоп-крана торчал плачевно красной эмали передний зуб. Вставши на ласты (что-то засомневался: по памяти снова пишу. Неужели там «ласты»? Какие у бобра «ласты»?), наморщась жалко, у них чешуйчатые хвосты, хлещет усатейшая русалка: Ну пропусти! Ну пропусти! (стих о борьбе бобра с экскаватором.)
Прикольно было в молодости ходить по квартире из угла в угол и орать нечто подобное из Вознесенского, подражая его интонациям.
Теперь его нет. Но ходить и орать по-прежнему можно. Стихи-то остались. Эти стихи для нас.
Андрей Вознесенский, Песня акына
Не славы и не коровы,
не тяжкой короны земной -
пошли мне, Господь, второго, -
что вытянул петь со мной!
Прошу не любви ворованной,
не милостей на денек -
пошли мне, Господь, второго, -
чтоб не был так одинок.
Чтоб было с кем пасоваться,
аукаться через степь,
для сердца, не для оваций,
на два голоса спеть!
Чтоб кто-нибудь меня понял,
не часто, ну, хоть разок,
из раненых губ моих поднял
царапнутый пулей рожок.
И пусть мой напарник певчий,
забыв, что мы сила вдвоем,
меня, побледнев от соперничества,
прирежет за общим столом.
Прости ему. Пусть до гроба
одиночеством окружен.
Пошли ему, Бог, второго -
такого, как я и как он
1971
Антон Нечаев
