В прошлом сезоне солистка Красноярского музыкального театра заслуженная артистка России Наталья Горячева перешла в труппу Красноярского театра им. Пушкина. И уже за первую же свою работу в новом статусе — роль Памеллы Брент в «Пулях над Бродвеем» — была отмечена наградой краевого фестиваля «Театральная весна». Впрочем, ее дебютом в драме это назвать нельзя — три года назад актриса сыграла в театре им. Пушкина Селию Пичем в «Трехгрошовой опере».
В драме не новичок
Да и все 17 лет работы в музыкальном театре я играла преимущественно в драматических спектаклях с музыкой, — уточняет Наталья. — Классическая оперетта — не мой жанр.
А как же твоя баронесса Зильбернхорн в «Красотке кабаре»?
А разве это классическая постановка? Александр Маркович Зыков поставил не оперетту, а драматический спектакль на сюжет «Сильвы». И я в нем не пою, у меня там роль без единой ноты. Вообще не считаю себя певицей — я поющая драматическая актриса. Поют в опере.
Почему же после театрального училища сразу не пошла в драму?
Я собиралась, у меня даже были предложения из драматических театров. Но спасибо моему педагогу Борисовой Любови Борисовне, которая сказала: «Драма от тебя никуда не уйдет. Но сейчас ты со своей фактурой можешь надолго остаться там без ролей и сойти с ума. Иди в музкомедию, а лет через десять перейдешь в драму». Как в воду глядела!
Наталья, а чем твоя фактура в юности не пришлась ко двору драме?
Я была очень худенькая, внешне выглядела как лирическая героиня. Но не годилась на такие роли по своему темпераменту. А в музыкальном театре сразу себя проявила и очень продуктивно там поработала, почти все сделала в этом жанре. Но почувствовала, что начинаю топтаться на месте, дальше мне светили лишь роли комических старух — это в
Разве твои первые роли в театре им. Пушкина — острохарактерные, гротескные — не схожи с тем, что ты играла прежде?
Схожи. Но оно и к лучшему — переход получился естественным. Вообще в драму из музыкального театра артисты переходят крайне редко, и мне все равно нужно было доказать, что я состоятельна в драматической форме. Поэтому и Селия, и Памелла были для меня просто идеальным мостиком из одного жанра в другой. Селию я вообще словно выдохнула, ни секунды над ней не мучилась. Олег Алексеевич (Рыбкин, главный режиссер театра им. Пушкина. — Е. К.) сразу задал интонацию спектакля. Он лихо это делает. Главное — услышать его, и тогда очень легко работать. Мне комфортно с такими режиссерами — Рыбкин никогда не подавляет, а очень бережно корректирует то, что ты предлагаешь, в рамках своей общей концепции. Некоторым актерам даже кажется, что они сами все придумали.
Но это иллюзия?
Абсолютная. Все рождается в соавторстве, в сотворчестве — как с режиссером, так и с партнерами по сцене. Последний памятный и дорогой для меня опыт такого сотворчества — наш спектакль «Места и воспоминания» в постановке Олега Рыбкина, премьера которого состоится 16 сентября на фестивале ДНК. Вот там уж я выложилась от души в драматической роли.
Подобных ролей прежде не играла?
Почему, играла — Голду в «Скрипаче на крыше», были некоторые работы в антрепризе. Но мало кто из моих коллег в драме видел меня в таких ролях, для них это что-то новенькое. Как и для многих зрителей, которые привыкли воспринимать меня лишь в комедиях.
Спектакль-трансформер
«Места и воспоминания» поставлены по абсурдистской пьесе — довольно редкое явление в театрах края. Как, на твой взгляд, нужно играть абсурд, что необходимо донести до публики?
Театр абсурда — это только форма. В ней нет конкретики, нет быта, привязки ко времени, к месту действия — все на уровне метафор, символов, ассоциаций. Если человек интересуется этим культурным срезом, он легче считывает — идею, мысль. Но даже те, кто не понимают, что происходит, мне кажется, все равно выносят с этого спектакля что-то свое. О чем я могу судить по аванпремьере — мы отыграли три спектакля в конце прошлого сезона, и равнодушных в зале не было. Да иначе и быть не может — это огромная эмоциональная атака на публику, на ее подсознание. И чем еще прекрасны «Места и воспоминания» — своей многоплановостью, это спектакль-трансформер. Думаю, при каждом показе мы будем непременно открывать в нем что-то новое.
Правда, что многое в спектакле рождалось на импровизации?
А по-другому там и невозможно. Но, несмотря на видимую абсурдность происходящего, в нем все равно есть железная логика. И в то же время у зрителей должна быть иллюзия импровизации — будто мы говорим абсолютно свободно, все реплики рождаются тут же, у них на глазах.
Мне показалось, что ключевая фраза здесь финальная: «Вы никогда не сможете выбраться из воспоминаний этих людей»...
Конечно. Человек может пытаться избавляться от воспоминаний. Но от прошлого никому не уйти, его нельзя зачеркнуть. И уж тем более нельзя зачеркнуть память о себе в других людях.
Тебе самой хотелось бы что-то забыть в своем прошлом?
Когда я была помоложе — очень хотелось. Мне было тяжело от некоторых совершенных поступков, от своего самоедства — изводила себя за то, что их допустила. Но со временем я поняла, что раз что-то происходит — это не случайно, а для чего-то мне нужно, какой-то необходимый жизненный опыт. Многому меня научил мой сын. Он вообще все изменил в моей жизни, показал мне ее смысл и красоту...
Не ведая интриг
Твоя баронесса Зильбернхорн ради сына жертвует собой, выходит замуж за нелюбимого, но богатого мужчину. Ты могла бы пойти на такое ради блага ребенка?
Мне близок и понятен поступок моей героини, но не стоит забывать, что на дворе другая эпоха. В то время женщина не могла выжить одна с ребенком, к тому же с внебрачным. Мою баронессу муж выиграл в карты, но это для нее всего лишь формальность — я уверена, что она сама выбрала этого мужчину. Потому что он ее любит. А ей нужен был статус замужней женщины. Сейчас в этом необходимости нет. И я не думаю, что жизнь с нелюбимым человеком пойдет ребенку на пользу. Скорее наоборот — для него это была бы душевная травма, несмотря на любые материальные блага, приобретенные в таком браке.
Что для тебя становится концом отношений?
Предательство — в любой форме. Какие-то обиды, трения — это ерунда. А вот когда стреляют в спину... Раньше я думала, что все могу простить. К сожалению, сейчас знаю точно, что прощать — огромный труд. И редкий человек на такое по-настоящему способен. Хотя, конечно, мы все должны к этому стремиться. Но на деле так тяжело... И самое страшное, когда кто-то пробуждает в тебе самые низменные чувства, когда ты понимаешь, что можешь зайти за край. И сломаешь свою жизнь — потом уже ничего не исправишь. Вот с такими людьми надо расставаться немедленно. Думаю, что они посылаются нам как испытание, чтобы мы могли сделать правильный выбор: не впасть в агрессию, а найти в себе силы спокойно переступить через все плохое и уйти.
Не секрет, что в театре подковерные игры — явление распространенное. Довелось пострадать от чьих-то интриг?
Спасибо Леониду Захаровичу Гельруду (дирижер Красноярского музыкального театра. — Е. К.) — когда я только пришла в театр, он, в ту пору наш главный дирижер, сразу оградил меня от всего дурного. Я занималась исключительно творчеством и даже не подозревала, что существуют какие-то интриги. И с тех пор мне самой, когда вижу талантливых молодых артистов, хочется как-то по-матерински защитить их и поддержать. Леонид Захарович оберегал меня много лет, пока я сама не набралась сил и естественным образом не заняла свою нишу в театре. Но в то время в коллективе музкомедии был очень хороший климат. А потом поменялась власть, начались трения, после чего я открыла для себя в театральной жизни много неожиданного...
Перемены не во благо
Кстати, эти нездоровые перемены стали одной из причин твоего ухода из музыкального театра, не так ли?
И они тоже... Когда я пришла в этот театр, он сразу стал для меня поистине родным домом. Мы все жили одной идеей, и было очень интересно работать — мы были одержимы своей профессией. К нам приезжали первоклассные режиссеры, выпускали разноплановые спектакли. И все это было на очень высоком уровне — прежде у меня никогда не возникало ощущения, что я работаю в устаревшем жанре, где нет правды. Ничего подобного — все строилось по законам драматической школы, при этом труппа великолепно пела и двигалась. Вспомнить хотя бы «Как пришить старушку» — там блистали Тамара Агапова, Николай Галактионов, Светлана Рязанова, Святослав Олейник, — это был высший пилотаж! Как мастерски они соединяли пение, актерскую игру, танцы! Или «Семейный уик-энд», где я сыграла одну из первых своих ролей, французскую проститутку, — для того времени это был по-настоящему современный спектакль и очень глубокий.
Дело не в жанре, а в его подаче?
Безусловно. Говорят, что жанр, мол, погибающий, проблемы во всех музыкальных театрах страны. Но я с таким утверждением не согласна. Как он может погибнуть, если это самый демократичный жанр?! Даже зрительных мест в музкомедии в среднем гораздо больше, чем в драмтеатре. Потому что музыкальный театр рассчитан на самые широкие слои публики. И при внешней легкости герои в оперетте испытывают нешуточные страсти. Например, в «Веселой вдове» у героини умер муж, она остается одна. В «Летучей мыши» семья три года прожила, а муж уже вовсю изменяет жене — разве это не трагедия? И с каким достоинством ведут себя герои — все переносят с юмором, с гордо поднятой головой! Зрителей это тоже воспитывает. В идеале в оперетте всему должно найтись место: и чтобы было над чем подумать, и посмеяться, и просто насладиться — музыкой, танцами, красивыми артистами.
Но то в идеале...
Да, но к нему необходимо стремиться. А на кого рассчитаны последние спектакли театра, мне совершенно непонятно. Говорят, что на молодежь, но в таком случае постановщики явно не понимают молодежную среду. Потому что в их спектаклях, на мой взгляд, нет никакого созвучия современной молодежной субкультуре. Отсюда фальшь и неискренность, которая вообще никого не трогает.
В музыкальном театре, как мне кажется, сейчас какая-то странная ставка не только на молодых зрителей, но и на молодых артистов. Притом что творческие возможности последних по большому счету оставляют желать лучшего...
И это еще одна серьезная причина упадка театра. Старшее поколение отодвинули, а адекватной ему смены не пришло. Не хочу никого обидеть, но прежде в труппу шли певцы с консерваторским образованием, при этом потрясающие актеры — Владимир Родин, Виктор Савченков. Мы никогда не пели под микрофоны, ни в одном спектакле — и всех было прекрасно слышно. А новое поколение артистов приходится подзвучивать, хороших певцов среди них почти нет. Не говоря уже об актерской школе — она просто отсутствует, люди не владеют элементарными азами сценической речи и сцендвижения. И что с них спрашивать?..
Тем не менее они претендуют на роли, которым не соответствуют?
И они их получают, даже если режиссер изначально против. Но стоит ему уехать, как человек спокойно вводится в спектакль. Все как на заводском конвейере... А о качестве постановки никто не заботится. Думаю, что смена специалистов во всех цехах, начиная с административного, явно не пошла на пользу театру. На первом месте теперь — погоня за коммерческим успехом, отсюда концерты бесконечным потоком. Мне это непонятно, потому что в театре главное — спектакли. Конечно, есть еще и внешняя причина — в автономное управление театр выкинули неподготовленным, и сейчас он вынужден как-то выживать. Хотя сама реформа, считаю, во благо, но только для театров самодостаточных. А музыкальный театр к ней оказался не готов... И все же хочется надеяться, что он вскоре поднимется, кризис в нем затянулся.
Окончательно ты с этим театром не рассталась?
Конечно же, нет — и мысли не допускаю, что закончила свою музыкальную карьеру, я не могу не петь. Продолжаю работать свой прежний репертуар: в спектаклях «Скрипач на крыше», «Восемь любящих женщин», «Ночь перед Рождеством», «Ревизор», «Снежная королева» — что-то около десятка ролей. И от дальнейшего сотрудничества с музыкальным театром не отказываюсь. Я вообще открыта любым творческим предложениям. В этом сезоне хочу наконец сделать концертную программу по песням Эдит Пиаф.
«Мечтаю сыграть Шукшина»
Есть что-то в театре, что вызывает у тебя отторжение?
Мне неинтересен материал, где мало мысли. В музыкальном театре я даже однажды отказалась от работы в спектакле, хотя честно в нем репетировала. Но так и не смогла найти себе там место, вписаться в режиссерскую концепцию «Оскара». Поэтому дело не только в пьесе, но и в трактовке постановщика. К счастью, на режиссеров мне по большому счету везло, мы находили общий язык. Меня никогда не ломали через колено.
Не приемлю ханжеского чистоплюйства, когда люди не хотят видеть на сцене то, что в жизни. Это и к актерам относится, и к зрителям. Многие ведь приходят в театр просто развлечься. Но театр — живое искусство, он отражает то, что вокруг нас. И красоты в этом подчас мало, жизнь бывает очень некрасивой. Поэтому я не отвергаю мат на сцене — главное, чтобы он не был самоцелью, исключительно ради эпатажа. Вот это по-настоящему пошло. А еще не выношу непрофессионализм. Очень трудно работать, когда на сцене нет духа партнерства — одни выкладываются, а другие не могут или просто не хотят. К счастью, в моей практике такого уже давно не было.
А что для тебя особенно важно в партнерстве?
Понимание друг друга без слов. И надежность, уверенность, что человек тебя не подставит, что бы ни случилось. Я порой забываю мизансцены, бываю неточна в тексте, плохо его запоминаю — со мной одна нервотрепка. И вообще про меня как-то сказали, что на сцене я как обезьяна с гранатой — никто не знает, чего от меня ожидать. (Смеется.) Для партнеров это, конечно, страшно. Настолько порой могу увлечься импровизацией, что сама за себя не ручаюсь, поэтому заранее прошу извинения у коллег.
Относятся с пониманием?
С пониманием, хотя не отказывают себе в удовольствии порой меня разыграть. Я очень смешливая. И, например, один из моих любимых партнеров Сергей Селеменев в антрепризном спектакле «Пришел мужчина к женщине» как-то достал освежитель для полости рта и побрызгал себе. А дальше шла очень серьезная сцена объяснения в любви, но я уже не могла ее играть. Пришлось ему самому выкручиваться, пока я приходила в себя. Но Сергей очень надежный, всегда поддержит. Однажды на том же спектакле моя мама так расчувствовалась, что вдруг обратилась ко мне: «Не плачь, Наташа, что ж ты так расстраиваешься, все наладится!» (Смеется.) Не помню, как и доиграли, это был шок. Я просто впала в ступор. К счастью, дальше шел Сережин текст, он играл и за себя, и за меня.
К слову, в этом спектакле публика вообще склонна вслух реагировать...
Да, и реплики из зала бывают просто потрясающие. Мужчины сочувствуют герою Сергея, а женщины — моей героине. Это ведь история о том, что сильному человеку сложно найти пару. А моя Дина Федоровна — очень сильный человек. И в тот момент, когда она проявляет слабость, вдруг оказывается, что мужчина к этому не готов... От женщин в такой сцене можно услышать что-то вроде: «Ну и зачем он тебе нужен?» (Улыбается.)
Узнают себя в этих характерах?
Думаю, их цепляет не только сюжет, но и сама форма малой сцены — на ней очень близкий контакт со зрителями, невозможно сфальшивить. Поэтому мне было очень жаль, когда наш спектакль «Влюбленные обманщики» в музкомедии несколько лет назад перенесли с малой сцены на большую — он сразу потерял для меня всю свою прелесть. И, кстати, вскоре сошел с репертуара.
Было ощущение, что не наигралась в нем?
Поначалу — да, но вскоре я научилась избавляться от подобных сожалений, они бессмысленны. Главное, чтобы после того, когда заканчивается жизнь в одном спектакле, у тебя сразу появилась новая мощная работа, которая захватила бы тебя целиком. К счастью, я без работы никогда не сидела.
У тебя много популярных концертных номеров — Змеюкина из чеховской «Свадьбы», Проня Прокоповна из комедии «За двумя зайцами». Не было желания сыграть в этих спектаклях полноценно?
Ты знаешь, у меня такое ощущение, что весь диапазон своих героинь я уже выложила в отрывках. Поэтому не вижу смысла опять обращаться к этому материалу. А вот в чем бы я хотела сыграть, так в спектакле по Шукшину. Особенно дочку Бабы-яги в его сказке «До третьих петухов». Саму Бабу-ягу я уже сыграла. (Смеется.)
Досье «ВК»
Наталья Геннадиевна Горячева
Заслуженная артистка РФ, актриса Красноярского театра им. Пушкина (2009).
Окончила Новосибирское театральное училище (1993), затем — Новосибирский театральный институт (2008). С 1993 года — солистка Красноярского театра музыкальной комедии, сотрудничает с ним по сей день.
Неоднократный лауреат краевых премий по итогам творческого сезона и фестиваля «Театральная весна» — как в музыкальном театре, так и в драме. В театре музкомедии сыграла Жюли («Семейный уик-энд»), Голду («Скрипач на крыше»), Цехину («Влюбленные обманщики»), Бабу-ягу («Два клена»), Огюстину («Восемь любящих женщин»), Солоху («Ночь перед Рождеством») и многое другое. В антрепризе занята в спектаклях «Пришел мужчина к женщине», «Радикулит — это отнюдь не весело...», сыграла в спектаклях «Чудная баба» и «Детектор лжи».
Елена Коновалова, «Вечерний Красноярск» № 34 (275)
