С Мариной Аромштам хочется говорить бесконечно. Эта улыбчивая женщина, кажется, знает все о детях и родителях. За ее плечами — 20 лет работы учителем начальных классов, инновационные проекты для детских учреждений, педагогическая журналистика. Сейчас она главный редактор сайта «для тех, кто читает детям» — «Папмамбук». На КРЯККе нам удалось поговорить о важности детского чтения, школьной форме и о том, почему в XX веке появился Чебурашка и дядя Федор.
— Почему так важно учить ребенка читать, помочь ему войти в книжную культуру? Ведь родители не будут переживать, если их ребенок не смотрит кино, не интересуется музыкой или живописью...Книга — это особое интеллектуальное напряжение?
— Ошибочно считать, что, кино, к примеру, ребенок и так будет смотреть. Конечно, есть «легкие» фильмы, но многие из них не назовешь искусством. Но есть ведь серьезные, сложные фильмы, «настоящее» кино. И еще есть живопись, которую просто так, без специальной работы, тоже невозможно научиться воспринимать. Но тут дело в нашей культуре. Наша культура до сих пор «словоцентрична», мы верим в силу печатного слова. Кроме того, чтение является базовым умением для всего обучения. Оно у нас так устроено. Физику ли, химию изучает ребенок — ему придется читать учебник. Придется разбирать условия математических задач. Для этого нужно уметь читать. Возможно, когда-нибудь хорошо развитый слух будет более важен, чем умение читать. Ведь, например, в античной Греции гораздо важнее было воспринимать материал на слух, чем читать. Но у нас чтение — базовое условие для образования.
— Как научить ребенка общению с книгой? 
— Когда ребенок появляется на свет, он еще не умеет общаться. Это ужасным образом доказано в результате наблюдений за брошенными младенцами. Выясняется, что дети, испытывающие дефицит общения со взрослыми, в лучшем случае, демонстрируют задержку психического развития, которая иногда не компенсируется. С органикой у них вроде все в порядке, они могли бы быть нормальными людьми, но из-за нехватки общения такие дети становятся неполноценными личностями. Как мы можем этому противостоять? Помещать ребенка в богатую и правильно выстроенную коммуникативную среду — когда ребенок общается с близким взрослым, когда этого общения много и оно насыщено позитивными эмоциями. За счет этого ребенок втягивается в речь. А чтение-общение рождается из эмоционально наполненного общения с родителями, когда появляется некий предмет общего взаимодействия — книга. Родитель — такой мостик, медиум между автором и ребенком.
— У меня всегда было ощущение, что в литературе взрослые часто старались оберегать мир ребенка от всего, что может повредить его неокрепшей психике, все эти Чебурашки...
— Давайте будем строги к себе и посмотрим, с какими детскими литературными произведениями Россия вошла в XX век. Это были книги Льва Толстого, совершенно никого не оберегающие! Любимой вещью подростков было тогда «Детство», к тому времени Толстой написал еще и «Кавказского пленника», «Хаджи Мурата», были у него и сказки. А возьмите чеховских «Каштанку» и «Белолобого» — они тоже адресованы детям, и там нет ни тени сюсюкания. А купринский «Слон», а «Дети подземелья» Короленко? Это все XIX век, это нетленная классика. До того времени, пока мы еще не погрузились в тоталитаризм, в детской литературе отражалась актуальная действительность со всеми ее острыми проблемами. В чеховских «Мальчиках», например, тонко и точно рассказывалось о настроениях подростков, гимназистов, желающих убежать от взрослых (и от самих себя). Любая литература реагирует на то, что происходит вокруг, как губка, вбирает в себя актуальные темы. И если говорить о коротком периоде советской литературы застоя с ее Чебурашками и дядями Федорами, с так называемыми «добрыми» сказками, то это был особый период, когда создавалось очень много произведений для маленьких детей дошкольного возраста. Произведения XIX века, которые я упомянула, — это вещи с размытым адресом, для самостоятельного чтения. Традиции чтения маленьким детям тогда вовсе не было, да и сегодня это достаточно новое явление — читать совсем малышам, не достигшим даже трехлетнего возраста. У нас с Чуковского начинается период, когда специально создаются произведения для тех, кому «от двух до пяти». В советское время пустующая ниша дошкольного чтения очень интенсивно заполняется новыми литературными произведениями. Кроме того, что ниша пустовала, еще и работали механизмы цензуры и самоцензуры, вытесняющие писателей в детскую литературу.
— Сегодня, по мнению критиков, появилась совсем новая детская литература, которая открывает ребенку мир в новую социальность. Вот Кристине Неслтингер в «Само собой и вообще» поднимает тему развода родителей, Эндре Люнд Эриксен в «Осторожно, Питбуль-терье!» — тему алкоголизма и депрессии взрослых. В основном это переводная литература северных европейских стран. Как думаете, почему скандинавы преуспели в современной детской литературе?
— Чтобы судить об этом, нужно быть, с одной стороны историком культуры, с другой стороны — социологом. Ведь речь идет о традиции развития тех стран, например о том, как развивалась в Северной Европе религия и т.д. Семейная жизнь в течение нескольких столетий и у нас, и на Западе, регламентировалась церковью. Все браки заключались в церкви. Скандинавские страны, как правило, протестантские, пережившие культурную революцию, реформацию, рано начали переосмысливать свои отношения с высшими силами, у них формировалось в той или иной степени ощущение независимости и свободы. Например, они рано начали отстаивать независимость гражданских институтов от церкви. Мне кажется, и развитие литературы связано со сложным комплексом социально-политических явлений в Европе и самоощущением человека. Скандинавские страны самые продвинутые во многих областях, в том числе — и в социальной. А там, где решены проблемы первого порядка, жизнеобеспечения, начинают решаться другие, более тонкие и глубокие. Одно дело, когда у нас стоит задача накормить детей, другое дело, когда мы хотим, чтобы они, уже накормленные, в жизни чего-то достигали. А личная сила скандинавов — в личностной независимости. Они это очень пестуют, для них важно, чтобы человек обладал четко осознаваемым индивидуальным пространством, чтобы он мог высказывать свое мнение, иметь свое отношение к разным вещам и явлениям, задавать прямые вопросы о том, что с ним происходит, и отдавать себе в этом отчет. Поэтому с детьми говорят про все, что в той или иной степени касается самого ребенка. Если родители разводятся, это ребенка касается, как можно не говорить с ним об этом? Знаете, ведь чтение часто играет психотерапевтическую роль. Для этого нужно, чтоб ты отождествился с героем и понял, что он сталкивается с жизненными ситуациями, которые очень напоминают твои. Почувствовать, что, по крайней мере, ты в этой ситуации не один.
— А в России в детской литературе развивается сложная тематика? Или мы еще не накормили детей?
— Мало того, что мы их не накормили, мы очень странно к детям относимся, у нас до сих пор доминирует авторитарное отношение к ребенку. Речь идет не о том, что мы декларируем, а о том, как мы по отношению к ребенку себя ведем. Для меня, например, была ошарашивающей статистика мнений россиян по поводу возвращения школьной формы. Дело даже не в том, хотят или не хотят родители форму, а в том, почему они ее хотят. Взрослые мотивируют это прямо и очень точно: школьная форма дисциплинирует. Что за этим стоит? «Я хочу видеть ребенка послушным и таким, чтобы им легко было манипулировать». Это желание и родителей, и педагогической общественности. Мы не говорим, что хотим видеть в детях яркую индивидуальность, мы не стараемся придумать, как ее пестовать; мы говорим: дисциплинировать. Конечно же, в этом смысле мы своих детей еще не накормили! По отношению к детям вылезают все наши глубинные общественные, социальные установки, взгляд на самих себя. Мы можем сколь угодно на свой счет обманываться, но когда возникают такие вопросы, как со школьной формой или отметками, выясняется что взрослые стоят на стороне жестких дисциплинарных мер, и этим все сказано.
— Электронная книга сегодня уже не является чем-то необычным. Какое будущее есть у детской литературы в электронном варианте для тех, кто уже научился читать сам? И насколько важным останется тактильное общение ребенка с бумажной книгой?
— Думаю, что с развитием рынка носители будут меняться, например, для детей будут создавать специальные большие экраны, чтобы удобно было смотреть картинки и читать. Но бумажная книжка не потеряет свою значимость, потому что она формирует личное пространство. У книг в разные времена были разные формы: они могли писаться на глиняных табличках, закручиваться в свитки, позже возникла книга-кодекс, которой мы сегодня пользуемся. Она очень удобна для того, чтобы создавать интимное общение. Я спрашиваю родителей на своих семинарах: с какой стороны мы посадим ребенка, когда будем ему читать? Придумывать не нужно: книга сама диктует. Справа — потому что страницы переворачиваются справа налево, мы как бы открываем книгу для ребенка, приглашаем в новый мир. Это нюансы, но они тоже важны.
Анна Груздева
