На днях герой интервью, доктор медицинских наук, заместитель главного врача по хирургии Красноярского краевого онкологического диспансера им. А.И. Крыжановского Гамлет Арменакович Арутюнян отметил юбилей — 60 лет. Помимо блестящей медицинской карьеры, он прославился в Красноярске как поэт. Интервью с юбиляром, в силу специфики его отрасли, могло оказаться мрачным, но вышло теплым и оптимистичным. Мы поговорили о том, как в его душе уживаются поэзия и медицина, о выборе профессии, новом онкоцентре и перспективах лечения онкологических больных.
О литературе
Вы уже давали интервью интернет-газете Newslab.ru — 8 лет назад. Изменилось ли что-то в вашей жизни за это время?
Значительно? Пожалуй, нет. Каждый день я к 8 часам утра приезжаю на работу и уезжаю очень поздно. Я работаю в том же ритме, так же живу, так же смотрю больных, так же учусь, так же пишу стихи. Не получается заняться прозой, могу только наброски иногда делать. Стихи ведь — это немного другое, это сгусток энергии, который выплескивается на бумагу. Те, кто пишут прозу, как правило, долго в голове все вынашивают — сюжет, поведение героев. Поэзия больше мне нравится. Небольшое количество слов — а много успеваешь сказать. Этим она и интересна.
Что является источником вдохновения? Оно связано с внешними событиями?
Естественно! Я стараюсь отталкиваться от каких-то житейских моментов.
Не связанных с профессией?
Нет. У меня о профессии мало стихов. Есть, конечно — но немного. Мне интереснее то, что происходит с нами в жизни — на улице, в поездках. Трогают и больничные ситуации, но не очень тянет о них писать. Материалов для сюжета в нашем деле много. Если поставить цель — обязательно найдешь клад. Но когда захожу в больницу — поэзия улетучивается. Здесь я должен разбираться с пациентами — погружаюсь полностью. Хирург на работе должен быть хирургом. Если уж ты занимаешься хирургией, то должен быть профессионалом, все знать. Так же и с поэзией.
У меня такой мостик между этими сферами перекинулся — нужна отдушина. Иначе невозможно —настолько накалена эмоциями атмосфера. Не всегда отрицательными, конечно. Но бывают всякие ситуации — в том числе и смертельные случаи. Кто-то из хирургов переключается на спорт, а у меня получилось так, как есть. Никогда не ставил себе цели — писать стихи, но со временем такая потребность возникала все чаще и чаще.
(после нескольких секунд молчания)
Удивительно, но тот возраст, до которого я дожил. Я даже никогда не думал, что это будет.
Почему? Вы ведь сказали, что за последние 8 лет ничего не изменилось?
Ну да, но с другой стороны все так пролетает. У меня крутятся две строчки в голове «Не успеешь признаться в любви, как подходит стремительно старость». Оглядываешься — вроде только что институт закончил, первые аппендициты... Золотые годы, конечно, позади, но я свой возраст не чувствую, слава Богу. А что толку на диване лежать?
О карьере врача
В прошлый раз вы говорили, что ваш сын еще не определился с будущей профессией. Теперь — учится в медуниверситете. Пошел по вашим стопам?
Он выбрал свою стезю — ортопедическую стоматологию.
Это было полностью его решение? Вы не настаивали?
Нет, нисколько. А какой в этом смысл? Главное, чтобы дело по душе было. Папа и мама мои не были врачами. Но они столько лиха хлебнули в ГУЛАГе и, видимо, настолько остались благодарны той медицине, которая спасала их в тяжелые годы, что захотели, чтобы хотя бы один из их детей стал врачом или ученым. Вышло так, что вначале я поступил в мед, потом сестра Ася, потом брат Володя. Он сейчас в Енисейске, хирургом всю жизнь проработал. В районе это сложнее, чем в городе. Сейчас он больницу возглавляет. Сестра работает в поликлинике красноярской, очень хороший врач-клиницист. Еще у нас есть старший брат, он закончил технологический институт, работал на металлургическом заводе, теперь уже на пенсии. Вот так сбылась мечта родителей.
Вы никогда не ставили перед собой цель сделать именно научную карьеру?
Нет, вы знаете, я же 16 лет отработал на кафедре хирургии, учил студентов. И мне это жутко нравилось! А потом, когда образовался онкологический центр, меня пригласил сюда на практическую работу главный врач, Альберт Иванович Крыжановский.
...И вы сбежали от студентов?
И я сбежал, да, потому что я понял, что это — потолок, и мне было бы уже там не интересно. Там были старые базы, наукой дальше не получалось заниматься. Когда я перешел на эту работу, стал больше ездить по конгрессам, симпозиумам, общаться с ведущими профессорами России. Был на учебе в Москве у профессора Александра Федоровича Черноусова и познакомился с ним. Так завязалось творческое содружество на основе хирургических операций. Благодаря ему мы сюда новые технологии внедрили, учим им молодых хирургов. В 2003 году в Москве я защищал докторскую диссертацию. Знаете, такое было чувство гордости перед тем, как меня вызвали на трибуну — что я, пацан из деревни Каргино Енисейского района, стою на этой мировой сцене... Никогда не думал, что так произойдет, а мне это удалось.
Про онкоцентр
Что думаете по поводу строительства нового онкоцентра?
Да слава Богу, что строят, наконец! Давно ждем открытия. Хотя больше, наверное, больные ждут. Тут, в старом здании, условия пребывания тяжелейшие. После операций особенно. Многоместные палаты... много неудобств.
Есть потребность в том, чтобы коек было больше?
Да нет, если койку разумно использовать, то хватит и тех, что есть сейчас. Строительство нового онкоцентра — это в первую очередь качественные изменения, а не количественные. У нас стационарзамещающие технологии сейчас внедряются. В том числе и для хирургических больных.
Реформаторство на уровне организации?
Тут важно, чтобы все у людей в головах созрело. Хирурги постепенно к этому двигались. И теперь все произошло вполне естественно. У нас ведь такие отделения есть, где тяжелые больные, и когда человек с каким-нибудь пустяком туда ложится — на него эта атмосфера так негативно воздействует, — зачем это нужно? Пускай лучше он приезжает после операции только на перевязки. Таким образом, мы сейчас разгружаем койки для более серьезных больных.
Через год должны запускаться первые три корпуса. Там будет и приемный покой, и хирургический корпус с 18 операционными и новейшим оборудованием. И лечебный корпус с маленькими палатами, одно- и двухместными, максимум — на 4 места. Конечно, это совсем другой уровень. Психологически даже.
О ранней диагностике онкологических заболеваний
Расскажите, кто, по вашему мнению, в первую очередь ответственен за диагностику онкологических заболеваний? Онкологи или врачи широких специальностей? Ведь всюду говорят о ранней диагностике и так называемой онкологической настороженности тех же терапевтов.
Нас, онкологов, действительно очень мало, человек двести, наверное, на весь край. Поэтому идеология такова: ранняя диагностика должна начинаться с фельдшерско-акушерских пунктов, кабинетов общей врачебной практики и смотровых кабинетов поликлиник. С тех структур, куда люди приходят изначально. Там теперь есть методическая литература, все подготовлено и завезено. Основные территории края наша административная группа объехала — вместе с главным врачом, Андреем Арсеньевичем Модестовым. Мы поставили вопрос о том, что должно быть унифицировано оснащение ФАПов — везде все сделано одинаково и по-современному. Потом решили разобраться с тем, кто там работает. Люди по многу лет сидят на одних и тех же местах и не выполняют свои функциональные обязанности. Мы напомнили им про зоны ответственности. Многих пришлось переучивать. Мысль тут в чем — вот существует ФАП, к нему прикреплено определенное количество людей. В течение года медики должны их всех посмотреть. Если разбить количество проживающих на количество рабочих дней в году, то получается 2-3 человека в день.
Совсем немного!
Вообще! Нагрузки никакой нет.
Другое дело — пойдут ли люди на эти осмотры?
А для чего там сидит медик? Чтобы объяснить, что это необходимо! Потому что случаи бывают разные. Организовали тут в одном районе дополнительную диспансеризацию. Список смотрю — одна женщина не прошла. Спрашиваю в ФАПе: «А вы не интересовались, почему эта пациентка не прошла осмотр?». Мне говорят — да как-то, мол, не посмотрели. Я им порекомендовал все же найти ее. Стали узнавать — у нее, оказывается, онкологическое заболевание. Уже запущенное. Я туда приехал через год после этой диспансеризации, когда мне списки показали эти. Она не пришла на осмотр — это ее судьба. Пришла бы — у нее бы онкологию выявили своевременно.
Как будто она догадывалась и боялась.
Бояться не надо, успех как раз заключается в том, что если мы будем выявлять заболевание в первой-второй стадии, оно не станет фатальным. Большинство людей будут излечены и проживут долго. Что значит большинство? Это больше 90%.
А уже видны результаты этой реорганизации? Больше к вам стало приезжать больных на ранних стадиях?
Пока нет. Ситуация быстро не изменится. Многое зависит еще от онкологической грамотности населения. Понимаете, можно ведь человеку сказать что-то, а он от тебя убежит, как от огня. Будет лечиться у экстрасенсов, бабушек, пить какие-то ядовитые травы. А время идет, понимаете? Таких ситуаций очень много. Мы должны вместе со СМИ повышать онкологическую грамотность населения.
Менять стереотип онкологического больного?
Да, показывать, что все это не так страшно. Вовремя обратитесь — и будет хороший результат. И люди пойдут. А пока — у всех страх. Если человек владеет хотя бы минимальными медицинскими знаниями — он делает первый шаг к специалисту. И, таким образом, решается его судьба. Этот пласт мы должны все вместе поднимать. Между прочим, наш принцип диспансеризации населения, придуманный в России в 30-х годах прошлого века, взяли на вооружение и Европа, и Америка, и Япония. Они публикуют сейчас такие данные — первая и вторая стадия онкологии у больных, не выше, хорошие результаты лечения. Это же влияет на общую продолжительность жизни. Люди живут в среднем больше 80 лет. Вдумайтесь!
Для нас это пока фантастика...
Да, но и у нас должны эти цифры увеличиваться. Запустятся сейчас новые корпуса — и станет гораздо лучше. Мы будем работать на технологически новом уровне. Все же по крупицам складывается, не быстро. У нас больные чаще всего умирают от болезней органов кровообращения, мы на втором месте. В принципе, в каждой отрасли мы реально можем снизить смертность. Сейчас построили сеть сердечно-сосудистых центров по России — скоро будет заметен результат, я абсолютно уверен. Онкология тоже подтягивается — повысится качество лечения, результаты будут лучше. А, значит, будет снижаться смертность. И вместе с рождаемостью пойдет прирост населения. Конечно, когда ты падаешь в глубокую яму, выбираться долго. Но, по-моему, мы выбираемся!
Ольга Дарсавелидзе, интернет-газета Newslab.ru
