На днях наконец-то появился на двд фильм Тони Гилроя «Ничего личного». А я его с того самого первого раза так и не пересмотрел ни разу. Что, сцапал, конечно, убежал в берлогу, тут же включил. С огромнейшим удовлетворением сообщаю — смотрел явно не в последний раз.
Первые минут 10, честно говоря, прошли в некотором настороженном ожидании — что-то оно как-то не торопилось цеплять со страшной силой. Дальше, впрочем, этот вопрос решился сам собой — там фильм быстро переходит в такой режим, что ты не успеваешь оглянуться, а на счётчике уже вдруг пятидесятая минута. Гилрой там всё-таки дикого саспенса нагнетает какими-то простейшими действиями — поговорить, возразить, посмотреть, добежать до нужного этажа.
Но Гилрой не поэтому большой-большой молодец — то, что он практически на пустом месте умеет выстраивать длинные-длинные напряженные сцены, мы ещё по его сценарным работам знали, хоть по «Борнам», хоть по «Адвокату дьявола» какому-нибудь. И в этой своей злой корпоративной сатире он тоже не сказать, что какие-то дико новые или страшно важные вещи говорит. Интриги закручивает (и, что куда более важно, раскручивает) отлично, да. Голову зрителям дурит прекрасно, конечно. Но сама по себе главная мысль о том, что корпорации — это вселенское зло, уже столько раз была проговорена, что очередное кружение вокруг неё, пусть и сколько угодно виртуозное, кажется немножко растратой ресурсов. (От этого особенно страдал весьма прекрасный в остальных отношениях «Майкл Клейтон»). А в «Ничего личного» он взял и немного расслабил свой вечно нахмуренный лоб — и всё вдруг сщёлкнулось каким-то совершенно прекрасным образом. И корпоративная тематика, преподнесённая с лёгкой иронией, заблистала вдруг по-новому, и внимание Гилроя к своим героям, которые до этого казались хорошими людьми, пережеванными чудовищным корпоративным миром, при такой интонации обернулось разговором тёплым и глубоким, причём разговором о чём-то таком важном-важном, что куда весомее всякой индустриальной возни.
Если совсем просто сказать, Гилрой — он злой, конечно, по отношению к миру; но по отношению к человеку добрый-добрый. И вот это его глубинное качество — оно, похоже, редкое очень среди современных голливудских художников. И понятно, почему у него всё актеры просто светятся, и Оуэн с Робертс, и Уилкинсон с Джамати — потому что тут и виртуозность налицо, хоть в постановке, хоть в сценарии (диалоги местами фантастические, прямо видно, как у актёров лица непроизвольно довольными делаются от такого текста), и центральный посыл человеческий очень, к которому очень хочется присоединиться. Надежда есть, говорит нам Гилрой; нам, конечно, ужасно тяжело со всем тем, что вокруг нас наворочено, но мы не пропадём. Ему хочется верить.
